Демократические газеты сумели обернуть против Линкольна частое повторение в предложенной им Конгрессу резолюции слова «пятно». С лёгкой и липкой руки газетчиков к Аврааму надолго приклеились прозвища «человек с пятнами» и «запятнанный конгрессмен». Как мог, возмущались демократы, выступить с такой антипатриотической речью человек, унаследовавший пост Джона Хардина, павшего в сражении при Буэна-Виста, и Эдварда Бейкера, героя боя при Серро-Гордо? Как мог он пренебречь доверием многих людей, отдавших ему свои голоса? В графстве Морган штата Иллинойс, где жил погибший Хардин, на специальном собрании даже была принята резолюция о «глубоком разочаровании» избирателей «низкими, подлыми и предательскими нападками на президента Полка», именовавшая Линкольна «Бенедикт Арнольд[18] нашего округа» и прочившая ему безвестность. «Из этого убогого кляузника-юриста никогда не выйдет серьёзного государственного мужа», — подхватывала газета «Иллинойс глоб» (конечно, орган демократов){170}.
Верный друг Херндон писал Линкольну, что и в кругах вигов начал подниматься ропот разочарования. Херндон был сторонником войны, но уважал мнение партнёра, поэтому больше всего удивлялся, почему Линкольн не придержал это мнение при себе, а в полной мере подставился. Авраам отвечал (но просил не делать письмо достоянием общественности):
«Я сожалею не о том, что у нас разные мнения… но о том, что если ты меня не понял, то тем более не поймут другие мои друзья… Это было голосование за то, чтобы считать, что президент начал необязательную войну неконституционным путём. Стал бы ты голосовать за то, что чувствуешь и считаешь ложью? Знаю, что нет. Ушёл бы ты из Конгресса, чтобы избежать участия в голосовании? Думаю, нет. Если уклонишься от одного голосования, придётся уклоняться и от множества других — и так до конца сессии. Ещё до того, как я предпринял какие-либо шаги, на голосование была внесена резолюция, ставившая вопрос о правомерности этой войны; поэтому никто не мог отмолчаться. А когда ты вынужден высказываться, у тебя единственный выбор: говорить правду или лгать. Я не сомневаюсь в том, как бы поступил ты»{171}.
Позже в предвыборной «Автобиографии» 1860 года Линкольн постарался чётко разделить свою позицию: одно дело — считать поведение президента неконституционным (поскольку право начинать войну принадлежит не ему, а Конгрессу США), а войну «ненужной», и другое — проявлять патриотизм в те дни, когда война уже идёт. Достаточно просмотреть официальные отчёты о работе Конгресса, писал Линкольн, и увидеть, что он всегда голосовал за любые предложения по поддержке армии, за любые меры в пользу сражающихся офицеров, солдат и их семей{172}.
Тем не менее обвинения в антипатриотизме и обидная кличка «запятнанный конгрессмен» оказались сильнее логических рассуждений и доводов. На ближайших выборах, 6 августа 1848 года, виги Иллинойса потеряли место в Конгрессе, почти «по наследству» переходившее от Хардина к Бейкеру, от Бейкера к Линкольну. Большинство винило Линкольна, как бы ни старался тот объяснить, что кандидат вигов, его давний партнёр Логан («трескучий голос, непрезентабельный внешний вид»), по всем статьям проигрывал герою мексиканской войны демократу Томасу Гаррису.
К тому времени стало ясно, что и на президентских выборах в дело будет пущен патриотический козырь. Виги учли это и вместо критика мексиканской авантюры Генри Клея выдвинули кандидатом в президенты героя недавней войны генерала Захарию Тейлора. Как бы ни уважал Линкольн Клея, он принял решение на партийной конвенции вигов поддержать триумфатора Тейлора. Это было решение опытного и практичного политика: вигам нужна была победа, а на волне патриотического восторга противник войны Клей имел ещё меньше шансов, чем на предыдущих выборах. При этом Линкольн по-прежнему считал, что Клей был бы лучшим президентом, нежели Тейлор, но беда была именно в предположительном и неосуществимом «был бы»{173}.
Правда, Тейлор был южанин, и более сотни рабов на хлопковых и сахарных плантациях Луизианы и Миссисипи обеспечивали его благосостояние. Однако рабовладельцем он был «просвещённым»{174}, а главное — только его кандидатура ещё могла объединить вигов Юга и Севера: южане хотели непременно голосовать за кандидата «из своих». Северные виги надеялись на перспективу партийного единства президента и Конгресса: виги провели бы в Конгрессе предложение о нераспространении рабства на новые, прежде всего отнятые у Мексики территории, а президент Тейлор сделал бы его законом, поскольку публично объявил, что не будет налагать вето на волеизъявление народа{175}.
18
Генерал-предатель времён Войны за независимость (1775–1783), чьё имя стало нарицательным.