- Фу, блядь, а накурили-то! - прикрывая нос рукой, констатировал мужчина.
Не дожидаясь слов благодарности, он вернулся в "Хаммер" и резко рванул в сторону магистрали. "Жигули" заскрипела стартером и торопливо поспешила вдогонку. Покосившись через зеркало заднего обзора на поспешающий сзади автомобиль, Иннокентий ухмыльнулся и, приложив трубку сотового телефона к уху, поинтересовался:
- Уткин, ты еще здесь?
- Иннокентий Филимонович, - ответил терпеливо ожидающий на линии голос. - Но сегодня же суббота. Я собирался с женой в кино сходить...
- Какое нахрен кино? - недовольно рявкнул мужчина, резко выскакивая на магистраль буквально перед носом замешкавшегося старенького "Опеля". - Потом сходишь! Ты мне сегодня нужен, а жена сама погуляет. Я все сказал, до встречи.
Он отключил связь и сердито метнул сотовый на выемку в панели управления. Стрелка спидометра рванула вверх и, перескочив отметку в сто двадцать километров в час, беззаботно поползла дальше. Внедорожник натуженно зарычал и помчался по окаймленной с обоих сторон тополями автотрассе в сторону центра Москвы, распугивая неторопливых на его взгляд участников движения гулким, басистым воем клаксона…
* * *
…Над холмистой равниной Сеговии медленно проплывали серые облака. Неохотно сползая с жемчужно-серого сумеречного небосклона за линию горизонта, раскрасневшееся от усталости после долгого трудового дня солнце все еще старательно обласкивало город алыми лучами, скользя по черепичным крышам домов. Длинные черные тени возвышающегося над Сеговией монастыря степенно увеличивались, накрывая добрую часть города шлейфом приближающейся ночи. В окнах одного за другим жилых домов вспыхивал свет, мелькали силуэты готовящихся к ужину горожан.
С одного из остроконечных шпилей монастыря сорвалась черная тень, стремительно очертив круг над площадью. Пронесшись мимо высокого прямоугольного окна одной из монастырских кель, освещенного тусклым, мерцающим дрожанием свечи, черный ворон сердито каркнул и, шлепнув сильными крыльями по воздуху, скрылся за одной из многочисленных башенок.
Сидящий во главе длинного трапезного стола, по обоим сторонам которого стояли еще по три обращенных к выходу из кельи стула, церковный служитель в черной доминиканской рясе отложил гусиное перо в сторону и взял очередной пергаментный свиток, но так и застыл с неразвернутой бумагой в руках. Его внимание привлекла мелькнувшая огромная черная тень, стремительно пронесшаяся мимо раскрытого окна монастырской приории. Сквозь тягучую тишину, успешно перенимающей власть ночи, отчетливо послышалось грозное каркание.
- Ворон, - подметил приор вслух и вернулся к документам.
Сорвав печать и развернув свиток, пожилой мужчина с обрюзгшими сальными щеками щурил глаза и неслышно шевелил сухими морщинистыми губами, внимательно вчитываясь в изложенный на бумаге текст. Густые седые брови то задумчиво вздымались вверх, то строго сужались над переносицей, словно жили отдельной от лица жизнью. Недочитав, церковный служитель отложил пергамент и поднялся со стула. Опираясь рукой на стол, он медленно обошел его с трудом переставляя дряблые старые ноги и остановился около оставленного на другом краю столa кувшина и блюда с мясной и сырной нарезкой. Наполнив кубок вином и отправив в рот кусок холодной телятины, приор вернулся к неоконченной бумажной работе.
Прижав морщинистые ладони с короткими толстоватыми пальцами к лицу, церковный служитель протер уставшие глаза и часто захлопал редкими седыми ресницами, отгоняя сон. На минуту задержав взгляд на толстой свече, мерцающей веселым огоньком, приор вновь взглянул на очередной пергамент, обмoкнул гусиное перо в чернильницу и размашисто подытожил изложенный текст своей подписью.
В дверь осторожно постучали. Томас де Торквемада поднял глаза и громко буркнул скрипящим, словно старые дверные засовы, недовольным голосом:
- Войди.
- Ваше Святейшество, - боязливо промямлила появившаяся из-за тяжелой двери голова с выбритой, как того требовали правила пренадлежности к католическому духовенству, макушкой-тонзурой. - Извините за беспокойство... Срочное донесение...
- Давай сюда, Хулио, - кивнул головой Великий Инквизитор, разрешая служителю войти в келью приора.
Высокий молодой человек приоткрыл дверь чуть больше и протиснулся в образовавшуюся щель. Он набожно перекрестился, взглянув на занимавшее едва ли не всю стену слева от входа огромное распятие. Вырезанный из черного дерева Христос застыл в вечной агонии невыносимого страдания.