Пребывание в вездеходе в течение длительного времени не лучшим образом сказывается и на теле. Поэтому на каждом "Урсусе" оборудован спортзал. Совсем небольшой - там можно одновременно заниматься максимум вдвоём, а о том, чтобы пробежаться по настоящему, а не на тренажёре, остаётся только мечтать. И всё же это отличная возможность убить время с пользой. Как знать, может, по возвращении ты меня не узнаешь, столь сильно я подкачаюсь.
Шучу, конечно.
И на этой позитивной ноте прощаюсь с тобой на сегодня.
Целую и крепко обнимаю!
18 июня, среда
Наверное, это будет пока последняя запись в дневнике.
Вернусь к нему, когда мы прибудем в Бореалис - уверен, мне будет, чем поделиться с тобой. И уж лучше пускай отсутствуют темы для очередной заметки, нежели снова приснится какая-нибудь чертовщина или, тем паче, что-то случится.
Пишу и понимаю, как нелепо моё желание не встревожить тебя, не писать о чём-то скверном. Ведь раз ты читаешь эти строки, значит я в порядке, благополучно вернулся на Землю и нахожусь рядом с тобой.
Да и не происходит ничего скверного. Ну испортил обед, пересолив суп. С кем не бывает? Сделаю ребятам отличный ужин и реабилитируюсь.
Так что, дорогая, до встречи в Бореалисе!
28 июня, суббота
...
Даже не знаю, с чего начать.
До сих пор не верится, что это вообще реальность. Прошло несколько часов с того момента, как наш рейс перестал быть рутинным, а никакого удобоваримого объяснения у меня нет. И не только у меня.
Попробую изложить всё как можно более связно. Уверен, это и мне поможет упорядочить собственные мысли.
Начался день, как обычно.
После завтрака я немного почитал, потом позанимался на тренажёрах. Подумывал внести очередную запись в дневник, несмотря на высказанную в прошлую среду мысль, что до Бореалиса писать мне будет не о чем. Собственно, так и оказалось.
На тот момент.
Всё изменилось сразу после полудня.
Полдень здесь, на Морене, понятие такое же относительное, как и любое другое время суток. Снаружи ведь ничего не меняется. А вот на борту "Урсуса" в это время как раз заканчивается очередная шестичасовая смена, и на вахту заступают отдохнувшие члены экипажа.
Так было и в этот раз. Спустя минут десять после этого вездеход вдруг остановился. Для меня это сразу стало сигналом - что-то случилось. Я уже писал, что санно-гусеничные поезда движутся постоянно и лишь чрезвычайные обстоятельства способны повлиять на это.
Я покинул свою комнату. По инструкции мне не положено самостоятельно приходить в кабину, поэтому я ждал в коридоре, когда Павел Георгиевич сделает оповещение по внутренней связи. Вместо этого через несколько минут я увидел Аркадия Воронова и Филиппа Людиновского - ребят из второй смены. Они только-только отправились отдыхать, отстояв свою вахту, как им пришлось выполнять приказ командира. В чём он заключался, я тогда ещё не знал. Понял только, что им предстоит выйти наружу, потому что они облачились в спецодежду, которую мы надевали на учениях в Авроре. Она полностью закрывает все участки тела и способна какое-то время противостоять адскому холоду Морены. Я узнал товарищей только по вышитым на комбинезонах фамилиям.
Они мне ничего не сказали, молча проследовав к выходу. Отсутствовали совсем недолго. Я засёк время по часам - четыре минуты. Зачем я это сделал? Поверь, Лида - четыре минуты в той буре, через которую пробивается наш поезд, это вечность. Даже в спецодежде.
Наконец, они вернулись. С ног до головы облепленные снегом; ярко-оранжевый цвет комбинезонов почти полностью сменился белым. И что-то несли на носилках.
Я глазам своим не поверил. Это был человек!
Тоже засыпанный снегом, что не помешало убедиться в отсутствии на нём какой-либо спецодежды. Обычный шерстяной свитер и брюки. На ногах - ботинки.
По-моему, я не дышал всё то время, пока Аркадий и Филипп проносили тело мимо меня.
Тело? Я написал тело?
Чёрт с два! Это ЖИВОЙ человек. Я отчётливо видел, как он дышал. Он пребывал в бессознательном состоянии, но совершенно точно сумел не погибнуть там, где холод настолько сильный, что обжигает, подобно кипятку, и способен выдуть всё тепло из организма за считанные мгновения. А на этом бедолаге, напомню, одежда была совершенно неподходящая даже для наших земных зим. Как он мог выжить?
Если тебе всё это показалось знакомым, то - не показалось. Именно так был одет я в том странном сне. О котором я, конечно же, сразу вспомнил, и меня словно ледяной водой окатили.
Чтобы отмахнуться от жуткой картинки промёрзшего мёртвого вездехода со скелетами в коридоре, я переключился на другие мысли. Вопросов касательно этого человека у меня была уйма, но поскольку ответов на них пока никто мне дать не мог, я сосредоточился на иных, более прозаичных.
Например, почему его принесли в наш вездеход? Ведь, несмотря на заявления о полной автономности каждого "Урсуса", лазарет и, соответственно, врач имеются на пассажирских и грузопассажирских модификациях. А на грузовых, как наш - только запас медикаментов.
И всё-таки мужчину забрали именно мы. Поверь, Лида, это не праздный вопрос вовсе. В чём я убедился очень скоро, когда встретился с командиром.
Ну а пока чудом выжившего разместили в свободном жилом помещении. Это так называемый "резерв" на всякий случай. Какой именно "всякий", мы прежде могли только гадать. Уж точно даже проектанты "Урсусов" не предполагали, что речь будет идти о спасённых людях.
Павел Георгиевич пришёл в скором времени. Я обратил внимание, что вездеход по-прежнему стоит на месте. Неужто ещё кто-то остался снаружи?
Правда оказалась гораздо фантастичнее. И, увы, намного хуже.
Только взглянув на командира, я понял, что ситуация очень серьёзная. Прежде я не видел у него такого растерянного лица, словно он не ветеран рейсов в самых суровых условиях, с какими доводилось сталкиваться человеку, а зелёный юнец, впервые оказавшийся перед лицом опасности.
- Мы потеряли поезд.
Вот что он сказал. Я далеко не сразу понял, о чём идёт речь. И ещё дольше пытался осознать, как такое могло произойти. Боюсь, чтобы продолжить свой рассказ, я вынужден снова затронуть техническую сторону вопроса.
Каждый вездеход в составе санно-гусеничного поезда оборудован приёмо-передающей системой, которая постоянно поддерживает связь с соседней машиной. У ведущего и ведомого "Урсуса" задействованы по одному каналу, а на остальных - по два, в обе стороны. Если хотя бы один сигнал пропадёт, тут же будет поднята тревога на всех вездеходах, не заметить которую невозможно. Сигнал распространяется максимум на сотню метров. Это сделано с большим запасом: обычно мы ездим гораздо ближе друг к другу. Поэтому "внезапно" потеряться, несмотря на порой нулевую видимость, невозможно.
Однако именно это и случилось с нами. Каким-то непостижимым образом наш "Урсус", двигаясь в голове колонны (а значит, принимая на себя основную нагрузку по преодолению снежных заносов), умудрился оторваться от остальных более чем на сотню метров. При этом сигнализация не сработала. После остановки поезд нас так и не догнал. И произошло всё это совершенно незаметно для следовавшего за нами вездехода, хотя они должны были забить тревогу задолго до того, как это сделала приёмо-передающая система. Ведь по инструкции машины движутся так, чтобы были видны задние огни впереди идущей.