Пока эти двое мужчин ссорились из-за Авроры, она сидела в своей уборной и слушала болтовню Люси Флойд об этом бале.
— Никогда не было такого восхитительного вечера, — говорила эта молодая девушка. — А видели вы того-то и того-то и приметили ли вы капитана Бёльстрода, служившего во всю крымскую войну и хромавшего, сына сэра Джона Уальтера Рали Бёльстрода, владельца Бёльстродского замка близ Кемельфорда?
Аврора покачала головой с утомленным движением. Нет, она не приметила никого из этих людей. Ребяческая болтовня бедной Люси прекратилась на минуту.
— Вы устали, милая Аврора, — сказала она. — Какая я жестокая, так мучу вас!
Аврора обвилась руками вокруг шеи своей кузины и скрыла свое лицо на белом плечике Люси.
— Я устала, — сказала она, — очень, очень устала.
Она говорила с таким отчаянным унынием в тоне, что ее кроткая кузина испугалась ее слов.
— Разве вы несчастны, милая Аврора? — спросила она тревожно.
— Нет, нет — только устала. Ступайте, Люси. Спокойной ночи, спокойной ночи.
Она тихо вытолкнула кузину из комнаты, отказалась от услуг своей горничной и отпустила ее. Потом, как она ни устала, она перенесла свечу с туалета к письменному столу, стоявшему на другой стороне комнаты, взяла свой письменный ящик, отперла его и вынула из самого внутреннего уголка его запачканную бумажку, отданную ей за неделю перед тем, человеком, который старался продать ей собаку.
Бриллиантовый браслет, подарок Арчибальда Флойда дочери на день ее рождения, лежал в своем атласном и бархатном гнездышке, на туалете Авроры. Она взяла сафьянный футляр, поглядела на браслет несколько минут, а потом заперла крышку футляра.
«Слезы были на глазах моего отца, когда он застегивал этот браслет на руке моей, — сказала она, садясь опять за свой письменный стол. — Если бы он мог видеть меня теперь!»
Она завернула сафьянный футляр в лист бумаги, припечатала его в нескольких местах красным сургучом и простой печатью и адресовала таким образом:
«Мистеру Джозефу Грину, для передачи Д. К.
«В гостинице Белль, в Донкэстере».
Рано на следующее утро мисс Флойд отвезла свою тетку и кузину в Кройдон и, оставив их в лавке, где продавалась берлинская шерсть, отправилась одна на почту, где отдала свою драгоценную посылку.
Глава IV
ПОСЛЕ БАЛА
Чрез два дня после праздника в честь дня рождения Авроры фаэтон Тольбота Бёльстрода опять катился по аллее Фельденского замка, опять капитан принес жертву на алтарь дружбы и отвез Фрэнсиса Мольдона из Виндзора в Бекингэм для того, чтобы молодой корнет мог справиться о здоровье дам в семействе мистера Флойда, что, по общепринятому обыкновению, считается необходимым после вечера, проведенного в беспрерывных вальсах и кадрилях.
Младший офицер был очень признателен за эту доброту, потому что Тольбот, хотя добрейший человек на свете, не очень любил жертвовать собою для удовольствия других. Капитану было бы гораздо приятнее провести день в своей комнате за теми учеными сочинениями, которые его товарищи-офицеры обозначали общим названием «тяжелого чтения».
Тольбот Бёльстрод был совершенно непостижим для своих товарищей. Его огромные фолианты, его футляры из полированного красного дерева с математическими инструментами скорее приличествовали бы оксфордскому студенту, чем офицеру, сражавшемуся и раненому при Инкермане. Молодые люди, завтракавшие у него, трепетали, читая заглавие огромных книг на полках, и отчаянно смотрели на угрюмые и угловатые фигуры гравюр дорафаэлевской эпохи. Они не смели даже предложить курить в этих священных комнатах и стыдились мокрых следов, оставляемых бутылками на футлярах красного дерева.
Людям казалось естественным бояться Тольбота Бёльстрода, как мальчики боятся полисмэна, или учителя, или городового, даже прежде чем им скажут об атрибутах этих страшных существ. Даже полковник гусарского полка, дородный джентльмен, имя которого было записано в книге пэров, боялся Тольбота. Эти холодные серые глаза наполняли безмолвным ужасом сердца мужчин и женщин своим прямым, проницательным взглядом, как будто всегда говорившим им, что они узнаны.
Полковник боялся рассказывать свои лучшие похождения, когда Тольбот сидел за офицерским столом, потому что он смутно сознавал, что капитану была известна несообразность этих блистательных анекдотов, хотя этот офицер никогда не выражал сомнения ни взглядом, ни движением. Ирландец адъютант забывал хвастаться своими победами над прекрасным полом; младшие офицеры понижали голоса, когда разговаривали между собою о закулисных сценах; и пробки выскакивали быстрее, а хохот становился громче, когда Тольбот выходил из комнаты.