— Я не говорил бы вам этого, Джон, уговаривал его мистер Бёльстрод время от времени, — если бы я не был уверен — как уверен этот Гримстон — что мы напали на настоящий след и отыщем злодея, совершившего преступления. Вам ничего не остается делать, как только вооружиться терпением и ждать результата трудов Гримстона.
— Да! — вскричал Джон Меллиш, — а между тем все эти люди говорят жестокости о моей возлюбленной Авроре, чуждаются ее и… нет, я не могу этого перенести, Тольбот, я не могу. Я уеду из этого проклятого места; я продам этот дом, я сожгу его, я… я сделаю все, только чтобы от него отвязаться и увезти мою драгоценную от негодяев, оклеветавших ее.
— Этого вы не сделаете, Джон Меллиш! — воскликнул Тольбот Бёльстрод, — пока не будет найден убийца Джэмса Коньерса. Тогда уезжайте так скоро, как хотите, потому что воспоминания этого места не могут быть приятны для вас — по крайней мере на время. Но пока не узнается истина, вы должны оставаться здесь. Если против Авроры существует какое-нибудь гнусное подозрение, ее присутствие здесь опровергает его. Эта ее торопливая поездка в Лондон возбудила толки о ней, — прибавил Бёльстрод, который разумеется, не знал о безымянном письме мистрисс Поуэлль, возбудившем подозрение донкэстерских констеблей.
И так, в этот длинный летний день Тольбот рассуждал с своим другом и утешал его, ни на минуту не теряя из виду интересы Авроры Меллиш и ее мужа.
Может быть, он наложил на себя это наказание за оскорбление, которое сделал дочери банкира в маленькой фельденской комнате. Если так, то он очень бодро переносил свое наказание.
«Богу известно, как охотно оказал бы я ей услугу, — думал он. — Она имела много неприятностей в своей жизни, несмотря на тысячи ее отца. Слава Богу, моя бедная Люси не была принуждена разыгрывать героиню подобной трагедии! Слава Богу, жизнь моей маленькой любимицы течет спокойно по гладкому пути!».
Он не мог подумать без трепета, что могли толковать таким образом об истории его жены. Он не мог не вспомнить с удовольствием, что имя женщины, выбранной им, никогда не переходило за священный круг ее домашнего крова, не служило поводом к толкам посторонних.
Есть вещи нестерпимые для некоторых, а в глазах других не имеющие ничего страшного. Джон Меллиш, уверенный в невинности жены, рад был бы увезти ее с собою, срыв до земли дом своих предков. Но Тольбот Бёльстрод сошел с бы ума от мысли, что посторонние оскорбили любимое им имя. Есть люди, которые не могут забывать, и Тольбот Бёльстрод принадлежал к их числу. Он не забыл своей агонии в день Рождества в Фельдене, борьбу в Бёльстродском замке, и не надеялся забыть. Настоящее счастье, как ни было оно чисто и без примеси, не могло уничтожить тоску прошлого. Она оставалась одна — эти месяцы, недели, дни и часы невыразимого горя были вырваны из остальной его жизни и оставались навсегда каменным памятником на гладкой равнине прошлого.
Арчибальд Мартин Флойд сидел с дочерью и Люси в утренней комнате мистрисс Меллиш, комнате самой приятной по многим причинам, но, главное, потому, что она была отдалена от домашнего шума.
В присутствие старика не упоминали о неприятностях; при нем не сказано было ни слова, по которому он мог бы догадаться, что его единственную дочь подозревают в самом ужасном преступлении, какое только могут совершить мужчина или женщина. Но Арчибальда Флойда не легко было обмануть, когда дело шло о счастьи его дочери; он смотрел на это прелестное лицо — главное очарование которого составляло вечно разнообразное выражение — так долго и пристально, что совершенно ознакомился с малейшими его изменениями. Ни малейшая тень на блеске красоты его дочери не могла укрыться от глаз старика, хотя они потускнели для цифр его банкирской книги.
Аврора сидела возле отца в этой приятной утренней комнатке, разговаривала с ним и забавляла его, между тем, как Джон бродил взад и вперед и наскучил своему терпеливому собеседнику, Тольботу Бёльстроду. Мистрисс Меллиш повторяла своему отцу, что нет никакой причины к беспокойству, что они только тревожились — тревожились весьма естественно — что виновный не находится до сих пор, и больше ничего.
Банкир принял очень спокойно это объяснение бледного лица своей дочери; но тем не менее он тревожился, тревожился сам не зная почему, но над ним висела черная туча, которую он не мог прогнать.
Таким образом кончился длинный августовский день. Джон Меллиш не мог долго сидеть за десертом и вышел на луг, все с своим неутомимым сторожем, Тольботом Бёльстродом.