Она приняла руку богача отчасти потому, что, движимая чувством признательности за великодушный жар его любви, она находила его лучше всех тех, кого она знала, и отчасти по совету своих театральных друзей, сказавших ей с большим чистосердечием, чем, изящностью, что глупа будет она, если пропустит такой случай; но в то время, когда она отдала свою руку Арчибальду Мартину Флойду, она не имела понятия, о великолепном богатстве, которое он предложил ей разделить с ним. Он сказал ей, что он банкир, и ее деятельное воображение немедленно вызвало образ единственной жены банкира, которую она знала: дородной дамы в шелковых платьях, жившей в оштукатуренном доме с зелеными шторами, державшей кухарку и горничную и бравшей ложу в бенефис мисс Персиваль.
Следовательно, когда обожающий муж осыпал свою прелестную молодую жену бриллиантовыми браслетами и ожерельями, шелковыми платьями из такой толстой материи, что согнуть было трудно — когда он повез ее прямо на остров Уайт, поместил в обширных комнатах лучшей гостиницы и бросал деньги, куда попало, как будто носил лампу Алладина в своем кармане — Элиза начала увещевать своего нового властелина, опасаясь, не свела ни его любовь с ума, и что эта страшная расточительность была первой вспышкой помешательства.
Когда Арчибальд Флойд повел свою жену в длинную галерею Фельденского замка, она всплеснула руками от искренней женской радости, поглядев на великолепие, окружавшее ее. Она упала на колени и воздала театральную дань своему повелителю.
— О, Эрчи, — сказала она, — это все слишком для меня хорошо! Я боюсь, что, пожалуй, я умру от моего величия.
В полном цвете женской красоты, здоровья, свежести, счастья, как мало воображала Элиза, что ей действительно не долго придется пользоваться этим дорогим великолепием!
Читатель, ознакомившийся с прошлой жизнью Элизы, может быть, поймет теперь непринужденность и смелость, с какими мистрисс Флойд обращалась с дворянскими фамилиями, которые собирались смутить ее своею знатностью. Она была актриса: девять лет жила она в том идеальном мире, в котором герцоги и маркизы так же обыкновенны, как мясники и булочницы. Как ей было смущаться, входа в гостиные этих кентских замков, когда девять лет сряду она являлась почти каждый вечер пред глазами многочисленной публики? Могли ли испугать ее Ленфильды или Мэндерли, когда она принимала королей у ворот своего замка, да и сама сиживала на троне? Итак, что ни делали бы соседи, они никак не могли покорить эту непрошеную самозванку, между тем, как, к увеличению их досады, каждый день становилось очевиднее, что мистер и мистрисс Флойд были самой счастливейшей четой, когда-либо носившей узы супружества и превратившей их в розовые гирлянды.
Если бы эта история была романтической, то я должна была бы заставить Элизу Флойд томиться в своем позолоченном тереме и оплакивать какого-нибудь любовника, брошенного в несчастный час счастливого сумасбродства. Но так как я рассказываю истинное происшествие — не только истинное в общем смысле, но строго-истинное относительно главных событий — и даже могу указать к северу от красивого Кентского леса на тот самый дом, в котором случились эти происшествия, рассказываемые мною, я обязана также быть справедливой и в этом отношении, и сказать, что любовь Элизы Флойд к мужу была такою чистою и искреннею, какую только каждый муж может надеяться заслужить от великодушного сердца доброй жены.
Какую долю занимала привязанность в этой любви — я сказать не могу. Если Элиза жила в красивом доме, если ей служили внимательные и почтительные слуги, если она ела вкусные кушанья, пила дорогие вина, если она носила богатые платья, великолепные бриллианты, покоилась на пуховых подушках в карете, везомой ретивыми лошадьми, которыми правил кучер с напудренной головой, если повсюду, где она бывала, ей воздавали должный почет, если ей стоило только изъявить желание — и оно исполнялось, как бы по мановению руки волшебника — она знала, что всем этим она была обязана своему мужу, Арчибальду Флойду, и, может быть, весьма естественно относя к нему все преимущества, какими она наслаждалась, она любила его ради всего этого. Подобная любовь может показаться низкой и ничтожной привязанностью в сравнении с благородным чувством героинь современных романов к избранникам их сердца и, без сомнения, Элизе Флойд следовало чувствовать гордое презрение к человеку, исполнявшему каждую ее прихоть, удовлетворявшему каждый ее каприз и любившему и уважавшему ее, бывшую провинциальную актрису, точно так, как если бы она сошла с ступеней самого знатного трона во всем мире, чтобы отдать ему свою руку.