— Война — войной, — констатирует ученый секретарь, — но добросовестные ученые все равно трудятся и у них соответственные отчеты.
— Какая зарплата — таков и труд.
— У нас у всех одинаковая зарплата и все одинаково должны трудиться.
— И как вы, микробиолог, оцените мой труд в области математики?! Где одна формула может перевернуть мир.
— Даже десять лет войны не перевернули мир, — еще тверже стал голос Таусовой. — А в формулах и в математике у нас есть кому разобраться. По крайней мере, знаем, что никакие формулы не переворачивают Богом созданный мир.
— Вы будете меня учить?!
— Учить я никого не буду, не маленькие. А требовать у вас всех положенный отчет обязана. Так что, еще одна неделя — последний срок, и я положу на стол директора докладную.
— Да что это такое!? Это что — угроза? Да кто ты такая?
— Я ученый секретарь, и требую у вас только одно: как положено по форме и содержанию написать научный отчет.
— Я вам написал отчет!
— Это ваш отчет, — Таусова продемонстрировала всем помятый листок, где всего пару строчек. — Это ваш труд за год?.. Даже в заявлении об увольнении больше смысла и слов.
— Что ты себе позволяешь, девчонка?
— Я не девчонка и нечего меня тыкать, — жестко ответила Туасова.
— Перестаньте! — наконец подал голос директор.
В зале началась перепалка, чуть ли не гвалт. Кое-кто демонстративно стал покидать заседание. Вот это Цанаеву ни к чему, и он попытался было их остановить. Но кто-то от дверей крикнул:
— Теперь-то за спиной братьев не спрячешься.
— Я за спиной братьев не пряталась, — как волчица огрызнулась Таусова, — и не вам моих братьев поминать.
— Замолчите, прекратите, — вслед за директором и самые пожилые ученые стали к порядку коллег призывать.
Позже, вечером, когда, как говорят, в кабинете директора шел разбор полетов, кто-то сказал:
— А Таусова-то вовсе не Урина, а впрямь Аврора — революцию хочет учинить. Впрочем, справедливо.
— Справедливость — утопия.
— А вот насчет ее братьев, — спрашивает Цанаев, — я что-то не понял.
— Так ты здесь не жил, — объясняют Цанаеву коллеги, — ее братья отчаянные, дерзкие были парни.
— Как камень — твердь!
— Все погибли во время войн.
— Вроде один остался — ранен, инвалид.
— Нам конфликты не нужны, — как руководитель рассуждает Цанаев. — Надо всех примирить.
Однако через неделю Таусова положила перед Цанаевым докладную — кто не сдал годовой отчет.
— Хорошо, — Гал Аладович подальше в ящик закинул документ, — я на днях в Москву улетаю, по приезду разберусь.
Когда Цанаев вернулся после кратковременной командировки, на его столе лежали четыре заявления об увольнении «по собственному желанию» — всех, кто был указан Таусовой в докладной.
Такого демарша Цанаев, конечно же, не ожидал, всерьез насторожился, даже несколько испугался и попытался еще раз встретиться с этими учеными и поговорить. Но они на контакт не пошли, и тогда Цанаев по слухам восстановил картину, произошедшую в дни его отсутствия.
Оказывается, те ученые, о которых Таусова упомянула в докладной, как-то вечером подкараулили ее, когда она, исполняя обязанности уборщицы, задержалась на работе, и хотели молодую коллегу либо образумить, либо напугать, словом, надавить своим авторитетом. И, как рассказывал сторож, Таусова от этой выходки подбоченилась, а потом швабру в ход пустила, ну, и сама поболее получила, в том числе даже плевок с непристойностями.
Как бы там ни было, а слухи ходили разные. Таусова не отступила, нюни не пустила и последнее слово оставила за собой:
— Вы думаете, за меня некому постоять?
И, по слухам, брат Таусовой — бывший боевик, хоть и был раненым инвалидом, но за сестру сумел постоять, как говорят, какой-то шорох навел: вмиг все написали заявления. А Таусову с тех пор никто Уриной не называл — это и впрямь Аврора; навела в институте порядок, в том числе и как уборщица — все блестит. И Цанаев удивляется: когда она умудряется уборку делать? По крайней мере, он и рано на работу приходит и порою задерживается, но ни разу в виде уборщицы не застал. Аврора, видимо, не хочет, чтобы кто-то ее за таким занятием видел. Да, Цанаев — директор, и он должен все и вся знать: вызвал он к себе Аврору, а она сходу:
— Может быть, мне уволиться?.. Хотя без работы, без зарплаты мне нельзя. Я хотела, как лучше, а получилось…. Давайте я тоже напишу заявление, вам легче будет.
Наверное, так было легче, но не лучше, потому что Аврора уже взвалила на себя такой объем работы, что без нее теперь Цанаев даже не представлял себе институт: