— Смотрят-смотрят, — шепнула Ефейка, — Это Хитровановские. В «Аврору» потом зайдем. Позже.
Ирэн с удивлением отметила еще раз, что на этой стороне девчонка намного старше своих лет и крайне прозорлива.
«Михаил Михайлович Антоновский, — вспоминала девушка, — Зайти и сказать, мол, так и так, вот сюртук ваш, а вот и колокольчик…»
В карманах украденной Антохой одежды девушка обнаружила небольшой пакет с документами и прежде чем отдать сюртук Хитровану — запрятала в кровати, на которой они спали с Ефейкой. Колокольчик Антоха в тот же день выменял на леденцы, и дети пытались отвлечь угощением Ирэн от грустных мыслей.
«Прийти, конечно, можно, — рассуждала девушка, — а что потом? Как поведет себя хозяин, положи ему на стол украденные документы? Что за человек он? Никаких гарантий, — понимала она, — Свистнет жандармов, и поминай как звали. Тюрьма. Каторга, — дальше думать не хотелось».
В «царстве» же Хитрована становилось уже привычно, только сильно хотелось помыться и не хватало множества мелочей. Фена. Косметики. Лекарств от аллергии. Девушка с ужасом считала дни, сообразив, что осталась без элементарных средств женской гигиены. Список проблем ширился, а дни ответов не приносили.
Насчет слежки Ефейка лишь отмахнулась.
— За новыми всегда смотрят: кто да что. Может вовсе и не Хитрован послал, а кто из наших сомнение имеет — шпиков-то с тихарями полным-полно кругом…
На третий день за ужином хозяин положил на стол бумагу с печатью.
— Тебе документ, — улыбался он с задушевностью хозяина закончившего какое важное дело, — Настоящая. Вчерась представилась. Без церковных книг хоронили. Втихую. Дурень нашенский зарезал. Любил, смотри-ка, сильно… Чего резать тогда, раз уж любил? Бери, не бойся, — глянул он в глаза Ирэн, — Жизня со смертью всегда рука с рукой ходят, кому как мне не знать? Пока не убьешь кого — не понимаешь, зато потом…
Девушка пересилила себя и потянула бумагу.
— Имя тебе в самый раз, — смеялся Хитрован.
Действительно.
«Ироида Семеновна Суконская, — шел машинописный текст, — Уроженка… Сим удостоверяется личность и направляется для получения паспорта. Освободилась…»
— Цельный документ, — смеялся хозяин, — Лучшего не надо. Будто тебя ждала. Теперь ты Ирка-«Легенда»…
Ироида Суконская оказалось воровкой самостоятельной, и любовь у нее со своим убийцей началась еще в тюрьме.
— Три года в неволе женихались. Далеко. Не здесь. У нас ее почти никто не знает, и это на руку — грустил Хитрован, — Три года любились, а на воле и недели не прожили. Так-то немудрено — характер у обоих, не он, так сама бы его прибрала. В наших делах любовь штука ненужная, разве что с шалавой…
Оказалось, что и для воров есть небольшая лазейка между любовными отношениями и неписаным законом. Выходило, что позорное прозвище — шалава, в те времена было ни больше ни меньше, чем жена вора. Волю шалава получала только после смерти суженого и могла еще раз связать судьбу, но только опять с вором.
«Ну и правильно, — рассуждала Ирэн, — Так шалава и стало нарицательным для простых граждан, а по сути — всего лишь жена…»
Поражало девушку другое: теплота человеческих отношений к людям своего круга в окружении Хитрована оказалась понятием непреходящим. Никто не перед кем не заискивал, и каждый занимал свое место благодаря навыкам и качествам. На таком фоне проявлялась любая ложь или хитрость по отношению к близким.
Странно, но преступная среда начала двадцатого века показалась Ирэн более человечной, нежели прежнее ее окружение.
После рыбного пирога девушка присутствовала на правах хозяйки почти на всех разборах, подавая-убирая вместе с Ефейкой, и только раз за неделю ее выбил из колеи один из гостей.
— Не было за мной греха, Федор, — прижимал к груди шапку рослый паренек лет двадцати с бегающими глазами и редкой щетиной на скошенном подбородке, — Перепутали меня. Не ходил я в охранку…
— Ярень, — спряталась за спину девушки Ефейка, — За приют отвечает, — Девушка вспомнила первые детские истории Антохи с сетренкой.
Невольно ей передались испуг и отвращение девчонки, и неожиданно на поверхность выплыла уверенность, что паренек-то врет. Ирэн поняла: каждый из присутствующих чувствует его ложь, и судьба его предрешена.
Плюнув на нравоучения Ефейки не лезть в разговоры с ворами, она вдруг поняла: если уроки психологии не врали — есть шанс проявить себя. Звякнув чугунком на печи, она лукаво моргнула повернувшемуся Хитровану и подсела к Ярню.