Названия этих животных, которые с лёгкой руки англичан вошли в обиход во всех странах, с научной точки зрения неверны: ехидна — это довольно известный вид угрей, и поэтому правильнее было бы называть её утконосым ежом; утконоса же англичане называют платипусом, в то время как во всём научном мире известно, что так был назван ещё в 1793 году один вид жуков. Немцы утконоса и ехидну частенько называют клоачными животными, что особенно бестактно, потому что наводит на мысль о какой-то якобы нечистоплотности этих животных или приверженности их к сточным канавам. А между тем это название означает лишь одно: у этих зверей кишечник и мочеполовой канал открываются наружу не самостоятельными отверстиями (как у других млекопитающих), а, как у рептилий и птиц, впадают в так называемую клоаку, которая сообщается с наружной средой одним отверстием. Так что неаппетитное название ни в коем случае не должно никого отпугивать и наводить на мысль об отхожих местах. Наоборот, эти животные весьма чистоплотны: если они поселяются вблизи человеческого жилья, то живут отнюдь не в загрязнённых реках, а только в водоёмах с чистой питьевой водой. Что же касается нашей «национальной гордости» реки Рейна, то она давно уже превратилась в форменную сточную канаву, и утконос ни за что бы не согласился в ней поселиться…
Когда в 1798 году в Британский музей в Лондоне впервые привезли хорошо сохранившуюся шкурку утконоса, вначале никто не хотел поверить в её подлинность. Да и в самом деле трудно было поверить, что этот бобровый мех, голый бобровый хвост и настоящий утиный клюв принадлежат одному и тому же животному. Ведь до этого уже не раз дурачили европейцев привезёнными с Востока «заморскими чудесами». А курс корабля, доставившего шкурку утконоса, тоже лежал через Индийский океан, откуда доверчивые капитаны чего только не привозили! Среди смелых произведений азиатских «умельцев» попадались поистине уникальные экземпляры: тут были и «новые» виды райских птиц, составленные из частей тела и перьев различных особей, и даже чучела «настоящих русалок», изготовленные из высушенных, сморщенных голов каких-нибудь обезьян и искусно прилаженных чешуйчатых хвостов крупных рыб.
Однако спустя четыре года шкурки утконоса стали появляться в таком количестве, что сомневаться в существовании подобного животного больше не приходилось. Известный шотландский анатом Е. Хоум тщательно обследовал удивительные шкурки и вынес окончательное заключение: такие животные безусловно существуют. И тем не менее учёные ещё долго спорили, куда отнести находку: к классу млекопитающих или к особому классу позвоночных животных?
Немецкий профессор Иоганн Фридрих Мекель обнаружил у самки утконоса молочные железы. Но учёные французской школы, возглавляемой Жоффруа Сент-Илером, сочли их за обычные жировые железы и категорически отрицали утверждение, будто детёныши утконоса с их утиными клювами способны сосать молоко.
Е. Хоум и знаменитый палеонтолог Рихард Оуэн высказали мнение, что клоачные хотя и яйцекладущие животные, тем не менее потомство их появляется на свет уже без всякой оболочки, так сказать в «готовом виде»; следовательно, они вылупляются из яйца ещё в утробе матери. Подобные явления встречались уже и раньше — у различных рептилий.
Однако вскоре Рихард Оуэн получил письмо от одного австралийского коллеги — врача Джона Никольсона из штата Виктория, в котором тот описывал ему следующий любопытный случай. Золотоискатели поймали утконоса и, связав верёвкой, посадили в пустой ящик из-под пива. Наутро в ящике лежало два белых, без скорлупы, мягких на ощупь яйца. «Ну и что же — преждевременные роды от страха», — решил Рихард Оуэн и остался при своём мнении.
Но вот 2 сентября 1884 года почти одновременно пришло два важных сообщения: одно в Австралийское королевское общество (Royal Society of Australia) от В. Гааке и второе — от В. Колдуэлла, переданное по телеграфу членам Британского зоологического общества, собравшимся на свою очередную конференцию в Монреале (Канада).
С острова Кенгуру, который мы с вами посетили во второй главе этой книги, Вильгельму Гааке привезли нескольких ехидн. Зная о затянувшемся споре относительно их систематического положения и способа размножения, он решил очень внимательно осмотреть животных. Гааке попросил институтского служителя подержать самку ехидны за ногу в подвешенном состоянии и стал тщательно обследовать брюшную сторону животного. Чтобы описать всё, что произошло после этого, лучше всего привести его собственное взволнованное повествование:
«Только знаток животного мира сможет понять моё безмерное удивление, когда из брюшной сумки ехидны я извлёк… яйцо! Яйцо, снесённое по всем правилам, но кем? Млекопитающим животным! Эта неожиданная находка настолько меня поразила и сбила с толку, что я совершил самый дурацкий поступок, какой только можно было придумать: я сдавил мягкое яйцо двумя пальцами, отчего оно тут же лопнуло. Из него вытекла бесцветная жидкость — по-видимому, за время пребывания самки в неволе содержимое яйца уже начало разлагаться. Длина этого эллипсообразного яйца составляла 15 миллиметров, диаметр — 13 миллиметров, оболочка на ощупь походила на грубый пергамент и напоминала оболочку яиц многих рептилий».
Колдуэлл же 24 августа на берегу реки Бернетт застрелил самку утконоса, которая только что снесла яйцо. Вскрыв брюшную полость животного, Колдуэлл нашёл шейку матки расширенной и в ней ещё одно зрелое яйцо с зародышем примерно на той стадии развития, на которой бывает куриный эмбрион на третий день насиживания.
Поскольку телеграммы из Австралии в Канаду стоят недёшево, он сформулировал своё открытие в четырёх, ставших знаменитыми словах: «Monotremes oviparous ovum meroblastic» (Клоачные — яйцекладущие, яйцо мягкое). Но отослать телеграмму ему удалось только пять дней спустя, когда появилась оказия и он смог передать записку своему другу в Сиднее, который её тотчас и отправил. У самого же Колдуэляа начался жесточайший приступ тропической лихорадки, оправившись от которого он занялся дальнейшими поисками утконосов, не увенчавшимися, однако, успехом. И только вернувшись в Сидней, он узнал, что Гааке в Аделаиде тем временем тоже сделал аналогичное открытие.
А в 1899 году чеху Алоису Топику, работавшему тогда в Австралии, удалось проследить, как детёныши утконоса сосут материнское молоко. Самка при этом ложится на спину, а детёныши, постукивая своими мягкими клювик&ми по сито-образным выходам молочных проток, выдавливают оттуда молоко и слизывают его. Заглянув в рот таким малышам, учёные, к своему удивлению, обнаружили там мелкие молочные зубы. Значит, беззубыми утконосы становятся только в зрелом возрасте.
После этих исследований обоих представителей яйцекладущих млекопитающих выделили в отдельный подкласс. Сходство их с рептилиями заключается в основном в строении глаз, мозга и отдельных частей скелета (в частности, плечевого пояса), а также в том, что они тоже имеют клоаку. Но их нельзя рассматривать как прародителей сумчатых или других млекопитающих животных. Это самостоятельная ветвь в эволюционном развитии класса млекопитающих, которая пошла своим, особым путём.
У всех самцов этих яйцекладущих млекопитающих на щиколотках есть шпоры, но только у утконосов эти шпоры выделяют едкое вещество.
Интересно всё же, почему утконос возбуждает к себе значительно больший интерес, чем ехидна? Может быть, оттого, что его почти невозможно увидеть в зоопарках, или потому, что это единственное млекопитающее, имеющее клюв, в то время как иглы, подобные тем, которые покрывают спину ехидны, встречаются и у других животных? Трудно сказать. А между тем у ехидны есть одна удивительная особенность, которой нет у её водоплавающего родственника: только что снесённые яйца она заталкивает в свою брюшную сумку и таким способом таскает их ещё от семи до десяти дней с собой, точно так же, как кенгуру и другие сумчатые поступают со своим потомством. Вылупившиеся из яиц детёныши ехидны достигают всего 12 миллиметров в длину. Они слизывают густое желтоватое молоко, стекающее по шерсти самки из молочных желез. Маленькие ехидны остаются в материнской сумке до тех пор, пока у них не вырастают иглы, что длится обычно от шести до восьми недель. За это время детёныши достигают 9—10 сантиметров в длину. Теперь самка их прячет в некотором подобии гнезда. Годовалые ехидны становятся половозрелыми: весят они к этому времени уже от 2,5 до 6 килограммов, а колючие иглы на их спине достигают шести сантиметров в длину.