Не знаю, помнишь ли ты? Когда все это случилось и мы решили, что на моем велосипеде дальше ехать нельзя, до города оставалось еще семь миль. Мы трудились, ставили заплаты на камеру при желтоватом свете наших фонариков, а вокруг темнели заросли, и тянуло прохладой, и сверчки хором дразнили нас. Мы проклинали наше невезение, а в душе радовались этому маленькому приключению, благо произошло оно не так уж далеко от дома.
— Ничего не поделаешь, — сказал я. — Ты поезжай в город, чтобы наши не волновались. Я поведу свой велосипед, а если мой отец дома, пусть он выедет мне навстречу на автомобиле.
— Черта с два! — возразил ты. — Вот что: езжай на моем, а твой поведу я.
— Не говори глупостей, — сказал я. — Твоя машина в порядке. Садись в седло и гони.
— Послушай, — продолжал ты, — ведь ты же не знаешь, дома твой отец или нет. Может быть, тебе придется идти пешком всю дорогу, а мне это нипочем. Я свеж как огурчик.
— Думаешь, ты один такой? — возмутился я. — Ни на велосипеде, ни пешком я от тебя не отстану, сам знаешь.
— Я совсем не то хотел сказать, — ответил ты. — Просто мы вместе должны это расхлебывать. Я не собираюсь оставлять тебя здесь из-за того, что тебе не повезло, — такое с каждым может случиться. Если хочешь, давай бросим жребий — кому ехать на велосипеде.
Мы бросили жребий, и я выиграл, но отказался взять твою машину. Я чувствовал себя героем, а наш безрассудный спор заставил меня забыть об усталости. Я был бодр и решителен и, кроме того, полагался на тебя. Сначала я был почти готов к тому, что ты поедешь в город, а я пойду пешком. Но раз уж мы заспорили, ты обманул бы мои ожидания. Дик, если бы уступил. Я считал, что друзья должны стоять друг за друга. Это было глупо — ведь город был совсем близко, но мы были еще детьми, и я не мог рассудить иначе. Ты остался со мной; мы повели наши велосипеды по темной безмолвной дороге, и это было замечательным завершением замечательного дня. Я возбужденно болтал. Мою душу переполняло чувство дружбы, и я совсем не думал о родителях, которые дома с ума сходили от волнения, пока мы шли эти семь миль пешком в тот день, когда мы ездили на велосипедах к Бурым озерам.
Тогда ты не обманул моих ожиданий, а теперь? Боюсь, ты разочаруешь меня, и поэтому я не говорю вслух того, что думаю, пока мы здесь вместе пьем пиво. В тот день — весь день по сути дела — мы были похожи друг на друга как две капли воды; теперь мы с тобой — разные люди. Если бы я высказал то, что думаю, ты, наверное, решил бы, что я сошел с ума. Годы разлуки, проведенные в погоне за нашими юношескими мечтами, которыми мы делились в тот день, не прошли для нас даром. Теперь ты не похож на меня. Дик. Ты толст, хорошо одет, у тебя процветающий и вместе с тем озабоченный вид, — хотя, возможно, при всем этом ты лучше меня. Я не знаю. Я знаю только, что ты не такой, как я.
Но, может быть, я ошибаюсь. Ты уже давно сидишь молча, уставившись на свое пиво, пока я все это вспоминаю; и как знать, может быть ты тоже думаешь о том дне, когда мы с тобой ездили на велосипедах к Бурым озерам.
Джон Хезерингтон
Конец дня
Перевод Н. Ветошкиной
Управившись с мытьем посуды, она взяла жестяной таз и, выйдя на заднее крыльцо, выплеснула грязную воду на утоптанную позади хижины землю. Вода несколько мгновений, казалось, висела в воздухе, отливая в заходящих лучах солнца всеми цветами радуги, потом полилась и превратилась в темно-коричневое пятно на бурой от засухи почве. Девушка отнесла таз обратно в хижину и поставила его на ящик, который служил столом; она вытерла его тряпкой и повесила ящик за проволочную петлю на гвоздь, вбитый в одну из неотесанных деревянных балок, которые скрепляли грубо оштукатуренную стену хижины.
Вытирая руки о полотенце, она слышала монотонный скрип старухиной качалки, доносившийся из соседней комнаты. Она откинула прядь золотистых волос, упавшую ей на глаза, и стала внимательно изучать себя в осколке зеркала, висевшем на стене. Томительный летний зной стер румянец с ее щек. Упрямый изгиб полных губ придавал лицу слегка надутое выражение. Из зеркала несколько вызывающе смотрели голубые, слегка навыкате, глаза.