Старуха жила в этом ветхом коттедже еще в те времена, когда Милли не было на свете, и поэтому в голове у нее не укладывалось, что это теперь не ее дом.
Несколько недель спустя После переезда, как-то вечером, войдя в хижину, Милли увидела, что старуха лежит плашмя на полу.
— Не могу подняться, — бормотала она. — Что-то с ногами приключилось.
Некоторое время она пролежала в больнице, а потом в карете скорой помощи ее доставили домой и усадили в качалку. С качалки она уже никогда не вставала. Лишь по вечерам Милли перетаскивала ее на постель.
Вскоре Милли пришла к выводу, что в старом коттедже им жилось не так уж плохо. Там было, правда, очень бедно, но зато у них был свой садик и хоть какая-то защита от чужих глаз; здесь, в поселке, не было ничего, кроме голой земли вокруг; и жили они у всех на виду. И вечно эти опустившиеся мужчины, особенно когда они напивались, подмигивали и свистали вдогонку, а если никого поблизости не было, пытались с ней немного поразвлечься. Собственно, против того, чтобы немного поразвлечься, Милли не возражала. Не в этом дело. Уже в десятилетнем возрасте она знала все, что можно было знать об элементарной биологии, а после окончания школы испробовала это на опыте с мальчишками. Но ей было противно подумать, что эти пропойцы, кое-кто из которых годился ей в отцы, начнут ее ласкать. Да по правде говоря, до тех пор, пока, шесть месяцев назад, она случайно не встретила Тома, ей ни один мужчина по-настоящему и не нравился.
Том был на пять лет старше ее. У него были прямые черные волосы, карие глаза, крепкие крупные зубы, а говорил он легко и свободно. Весь он был могучий — могучие плечи, могучая грудь и большие руки, всегда грязные от вечного копания в моторах, — он работал в гараже.
Том подцепил Милли как-то вечером, когда она одна отправилась в кино, чтобы отдохнуть от назойливого голоса старухи, плача младенцев в соседней хижине и хриплых ночных звуков поселка.
Они пошли в парк и легли на траву, и Том целовал ее, но Милли это не доставило удовольствия, хотя он ей нравился больше других мужчин, которых она раньше знала.
Когда они расстались, он назначил ей свидание, и в следующий раз он ей понравился больше. Они снова пошли в парк, а когда расставались, Милли прижалась к нему и впервые в жизни почувствовала, что у нее есть близкий человек. После этого они стали часто встречаться. Иногда они отправлялись в кино, но чаще всего в парк или на пляж, потому что Тому неудобно было приглашать ее в свое общежитие, а она не могла пригласить его к себе в хижину, где была старуха.
Чем больше она встречалась с Томом, тем больше он ей нравился. Это был беззаботный, жизнерадостный, простой парень. Казалось, ничто не способно было его взволновать и никогда он особенно не задумывался о будущем. Он вырос на ферме в Мелли, в большой многодетной семье и с семнадцати лет ушел в город сам зарабатывать себе на хлеб. Эти обстоятельства его жизни в какой-то мере повлияли на его характер, — так считала Милли, но порой ей хотелось, чтобы он вел себя серьезнее. Она понимала, что, несмотря на все предосторожности, если отношения их будут продолжаться, всегда может произойти что-нибудь непредвиденное, и тогда им придется пожениться, а ей вовсе не хотелось выходить замуж за человека, который не может о ней позаботиться. И все-таки после второй встречи Милли твердо решила, что они с Томом должны пожениться. Не только потому, что он ей нравился, нравились его ласки, — нет: замужество для нее означало избавление, избавление от поселка, от старухи, от той жизни, которую ей приходилось вести.
Время шло, и ее решение крепло, хотя у Тома были совсем другие намерения. Он никогда не упоминал о браке, казалось даже самая мысль об этом никогда не приходила ему в голову. Ни разу он не назвал ее ласковым именем, всегда просто «Милли», и она сомневалась, способен ли он вообще любить что-нибудь, кроме своих грязных моторов. Но она твердо задалась целью женить его на себе и даже заставить его купить ей обручальное кольцо.
Миновав поселок, Милли направилась через парк к той скамье, где ее обычно поджидал Том. И вдруг ей пришла в голову мысль: а почему бы именно сегодня не поговорить с ним об этом? Чего, собственно, ей тянуть? Она ничего не выиграет, выжидая, и ничего не потеряет, если поговорит сегодня, — кроме безысходной скуки поселка да надоедливого брюзжания старухи.