— Джим, — сказал он таинственно, — вам никогда не приходило в голову, что, может быть, дождь — это слезы? Что существует некто, кто плачет о вас? Что ангелы, смотрящие вниз, на землю, могут иногда плакать? — Он почувствовал приятное душевное волнение. — Подумайте об этом, Джим, — сказал он и, пожав руку молодого человека, поспешно вошел в дом, спасаясь от сырости.
В этот вечер Джим снова был арестован за кражу свертка из легковой машины на стоянке.
Дуглас Стюарт
«Он пустит в ход свою косу»
Перевод Э. Питерской
Этого большого и сильного человека, шагающего по городу с косой на плече, зовут Ларри Фленнаган. Его мозолистые руки так крепко сжимают косу, что кажется, он сейчас опустит ее на головы прохожих. На многолюдных улицах прохожие расступаются, давая ему дорогу, а идущие впереди словно угадывают, что он сзади. И даже тех, кто не знает его, охватывает странное предчувствие опасности, — она кроется и в его огромном теле, и в том, как он несет свою косу, и в пугающей стремительности его походки. А те, кто знает его, говорят;
«Вот увидите, когда-нибудь Ларри пустит в ход свою косу!»
Должно быть, где-то в глубине души у Фленнагана таится стремление к самоутверждению или злобная насмешливость, которые и заставляют его напускать на себя зловещий вид, — уж слишком необычно он выглядит, чтобы не знать об этом. Не поворачивая головы, он проходит через толпу, словно люди — это просто трава. Можно было бы подумать, что он целиком Поглощен своими мыслями, если бы не беспокойные, бегающие глаза — темно-синие, маленькие и блестящие; они придают его квадратному суровому лицу испуганный и одновременно хитрый вид. Он то кажется попавшим в ловушку зверем, то охотником, готовящим ловушку для зверя.
Он только что кончил свою обычную работу в саду у миссис Гордон и, как всегда по субботам, направляется в пивную, чтобы запастись виски на неделю. Жителям города известны его привычки, известно и то, что сегодня вечером он опять будет плясать на улице под оркестр Армии Спасения. Но теперь это больше не вызывает смеха.
С тех пор как дело Ларри разбиралось в суде, люди начали относиться к нему с подозрением. Он в их сознании связан с тем, что натворила его борзая сука, и поэтому они сторонятся его. Некоторые матери с содроганием вспоминают, как их дети собирались вокруг Ларри и смеялись над ним, когда он плясал на улице. Теперь детям велено держаться от него подальше. Полиции следовало бы посадить его за решетку, но полиция не может арестовать человека, который не совершил еще никакого преступления.
А миссис Гордон просто глупа. Пожалеть бедного человека, которого привлекали к суду, — это, конечно, похвально; она всегда поступает, как настоящая английская леди (и этим всех раздражает), — но не такой человек должен быть работником у старой женщины. «Это опасно, — говорят люди. — Только посмотрите, как он носит свою косу…»
История с борзой сукой и судебное разбирательство касаются четырех человек; Ларри, мистера Гровера, у которого Ларри был в то время работником, полицейского Долана и мистера Бейлбриджа, мирового судьи.
Любопытнее всего то, что всем им, кроме Ларри, на это дело было наплевать, хотя оно может еще плохо кончиться. Для Гровера, конечно, случай с борзой был не из приятных — он потерпел убыток, и на душе у него кошки скребли, но этим все и ограничивалось. Для полицейского Долана и мирового судьи Бейлбриджа это была просто их обычная работа, и им было приятно, что они выполнили ее хорошо. Для Ларри же это была настоящая трагедия.
У Гровера, одного из тех твердокаменных людей с твердокаменным лицом и телом и такими же твердокаменными религиозными убеждениями, была тощая запуганная жена, три бледных дочери и двести акров самых зеленых и сочных лугов во всем плодородном Таранаки. Гровер нанимал Ларри по двум причинам: во-первых, пьяный или трезвый, этот дикий ирландец был замечательным работником, а во-вторых, из-за плохой репутации платить ему можно было гроши. Возможно также, он испытывал удовольствие оттого, что у него перед глазами постоянно находится живое олицетворение греха и что цена греху составляет всего двадцать шиллингов в неделю.
На рассвете Ларри загонял коров, и эта обязанность всегда наполняла радостью его отупевшую от пьянства душу. Загоны, еще полные росы и тумана, пение дроздов, постепенно светлеющее небо — все это наполняло его чувством веселой беззаботности. Он похлопывал коров по спинам и кричал: «А ну, давай пошевеливайся, моя ирландская милашка!»