— Был ли Фленнаган возбужден? — задал он нелепый вопрос.
Ларри, сидевший в самом конце небольшого зала суда, смотрел наружу, в открытую дверь. Казалось, все происходящее его не интересовало. Это была игра между Доланом и судьей, а он был только зрителем. Он злился, чувствуя себя беспомощным и несчастным.
— Да, — ответил полицейский, — он был сильно возбужден. Я сказал ему, — что будут приняты меры, чтобы уничтожить суку. Он сказал, что бросает работу на этой ферме и не пойдет со мной к мистеру Гроверу для выяснения обстоятельств этого дела.
Затем дал свои показания Гровер. Борзая приобрела печальную известность своими успехами в охоте на кроликов. Однажды он видел, как она пыталась загрызть теленка. Его жена и дочери страшно боялись собаки, и он только из доброты разрешил Фленнагану держать ее, о чем он теперь горько сожалеет, особенно в свете теперешнего поведения Фленнагана. Фленнаган отказался заплатить за овец и не хотел и слышать об уничтожении собаки. Будучи пьяным, Фленнаган бил собаку, и она стала такой свирепой, что никто, кроме Фленнагана, не решался к ней приблизиться.
— Если Фленнаган так плохо обращался с собакой, то почему же он был против ее уничтожения? — спросил судья. Он заранее знал ответ, но ему нравилось время от времени напоминать о своем существовании.
Гровер признал, что Фленнаган был по-своему привязан к собаке. Так привязан, что трудно было ожидать от него правдивых показаний.
— Нельзя ли держать собаку под надлежащим надзором и в наморднике? — спросил судья.
Полицейский Долан, который еще перед началом заседания объяснил судье суть дела, сказал, что Фленнаган — неподходящий человек, чтобы смотреть за таким опасным животным.
— Я имею сведения, что с тех пор, как Фленнаган ушел от Гровера, он вместе с собакой ночует под эстрадой в парке.
Судья вынес решение уничтожить собаку. Все встали. Мгновение Ларри стоял очень прямо и неподвижно, исподлобья быстро оглядывая зал, как бы стараясь запечатлеть в памяти всю неприглядную сцену и главных действующих лиц. Затем, словно ничего перед собой не видя, он бросился наружу, на солнечный свет, и, не поворачивая головы, прошел мимо полицейского участка, где теперь находилась борзая. Судья и полицейский Долан обменялись рукопожатием, судья отправился в лавку, а полицейский позвонил старшине присяжных, которому обычно поручалось выполнение всех неприятных обязанностей, чтобы тот взял собаку погулять.
Но, конечно, вся эта история не могла кончиться таким образом, особенно если дело касалось такого человека, как Ларри. И полицейский Долан, хотя он был суровым человеком, и Гровер, хотя он был мстителен, и лавочник-судья, хотя ему доставляло удовольствие показывать свою власть, как бы мала она ни была, — все они гадали, что же теперь предпримет Ларри. Добрая миссис Гордон была так обеспокоена, что взяла Ларри к себе в работники. Большинство обитателей городка жалело Ларри, но нельзя долго жалеть огромного, пьяного, опасного на вид зверя, который угрюм, когда трезв, и бесится, когда пьян. Долан «приглядывал за ним», ожидая неприятностей и с удовольствием думая о том, что он-то сумеет с ними справиться.
Теперь Ларри косит траву у миссис Гордон, вот почему он всегда несет косу, когда проходит по улицам города своей бесшумной, стремительной, удивительно легкой походкой. Люди говорят, что эта работа ненадолго угомонит его. К тому же он теперь так много пьет, что никогда не бывает трезвым или хотя бы почти трезвым, как в те времена, когда он возился со своей собакой. Он еще себя покажет. Всем очень не нравится, как он носит свою косу. Гровер о себе позаботится, но миссис Гордон глупа, если она так рискует.
Однако Ларри так и не пустил в ход свою косу. Однажды, когда миссис Гордон возвращалась домой после вечерней службы в англиканской церкви, Ларри неожиданно выскочил из темных кустов у дороги и пронзительно крикнул: «Ну, поцелуй меня, моя ирландская милашка!»
Бедная старушка громко завизжала, и Ларри убежал. Полицейский Долан приказал ему убираться из города, и Ларри, обладатель кровожадных инстинктов и своеобразного чувства юмора, покорно ушел.
Раньше они были другими
Перевод Н. Безыменской
Напротив Ларри, прикорнувшего в углу купе, сидела толстая маорийка с темнокожим сопливым мальчуганом. Они всю дорогу жевали бананы — один за другим, подобно курильщику, который, едва докурив одну папиросу, тут же тянется за другой. Ребенок капризничал, он корчился, хныкал; и женщина, бросив на пол кожуру банана, взяла его к себе на колени и стала что-то тихо и монотонно напевать. Прильнув к ней, он успокоился, и тогда она достала глиняную трубку и закурила. Едкий дым заклубился у окна и окутал Ларри. Он машинально отмахнулся, его рука снова упала на подлокотник и сжала его так, что от напряжения вздулись вены.