— Я изучал вас и русских. Мюллер только русских. А Гейдрих изучал евреев. Он был так одержим своей ненавистью к ним, что даже выучил иврит. А вы знаете, кстати, почему он так хотел уничтожить их всех до последнего?
— Почему?
— У него самого были еврейские корни, и с его комплексом неполноценности он хотел уничтожить в других то, что ненавидел в себе.
— Я думал, что это просто слух.
— Гиммлер однажды сказал мне, что это правда. Похоже, что у него были какие-то компрометирующие документы на Гейдриха, какое-то дедово свидетельство о рождении, кажется. Он всегда защищал его перед другими, но документ всё равно хранил в каком-то потайном месте, чтобы держать своего любимчика в узде. Он отлично знал, что тот был хладнокровным убийцей, и мог запросто прикончить его, Гиммлера, с парой своих подручных из гестапо, как они оба это раньше сделали с Эрнстом Рэмом. А эта маленькая бумажка была гарантией его безопасности, понимаете теперь, о чем я?
— Спасибо, что поделились информацией, доктор. Я этого не знал. — Американец кивнул в благодарность и предложил мне еще одну сигарету. — Ну а с вами какая история, доктор Кальтенбруннер?
— У меня никаких еврейских корней нет, насколько я знаю, — рассмеялся я.
— Да нет, я не это имел в виду. — агент Фостер снова улыбнулся. — У вас кстати довольно редкая фамилия. Как она переводится? «Кальтен» означает «холодный», верно? А «бруннер»?
— «Водный источник».
— «Холодный водный источник». Признаюсь, это самая поэтичная фамилия, которую я когда-либо слышал.
— Только если перевести её на английский и произнести правильно, а не «Калтенбраннер», как ваши коллеги частенько делают. — Я не сдержался и фыркнул вместе с агентом ОСС. — Простите, я вас перебил. Вы хотели задать мне какой-то вопрос?
— Я хотел спросить, изучали ли вы евреев, как Гейдрих?
— Нет, никогда.
— Почему нет?
— Я не считал их врагами.
— А русских?
— Их — да.
— А нас?
— И вас тоже. Всех союзников.
— А почему вы не считали евреев своими врагами?
— Враг — это тот, кто может напасть, физически навредить, тот, кто угрожает вашей жизни. Евреи никогда ни на кого не нападали. Лично я всегда был против самой идеи насилия, направленного на них, а уж тем более их физического уничтожения. Снятие их с должностных постов, вот где мы должны были остановиться в тридцать пятом. Даже переселение, с этим бы я еще мог спокойно жить. Но сгонять их вместе и попросту убивать… это уж, простите, совсем не по-офицерски. Это против всех военных кодексов. И каким-то образом я оказался тем, кто подписывал все эти приказы. — Я нервно рассмеялся и потер лоб. — Как я мог ненавидеть евреев, если моя любовница была еврейской крови?
— Вы же никому не сказали об этом?
— Конечно же, нет. Я не собираюсь снабжать их прессу еще большей кучей грязных слухов на мой счет.
— Да нет, дело даже не в этом. Технически, Аннализа Фридманн и её муж Генрих мертвы. Погибли в одном из воздушных налетов. Их тела были «найдены и опознаны» нашим офисом ОСС. Женщина, которую мы тайно переправили в Нью Йорк, теперь носит имя Эмма Розенберг, бывшая преследуемая еврейка, так что вы двое никогда не встречались. И, возвращаясь к цели моего визита, она очень хочет, чтобы вы остались в живых.
— Всё же шло так хорошо, агент Фостер. — Я потер глаза, покрасневшие от нескончаемых часов допросов, которые со мной проводили еще до прихода американца. Покормить меня сегодня тоже забыли. — Возвращаемся обратно к «прянику»? Ну, давайте, спрашивайте. Что вы хотите от меня?
— Я всего лишь хочу, чтобы вы помогли самому себе. Мы уже потеряли Гиммлера, который отравился цианидом и соответственно уже не сможет ответить за свои поступки. Только Борманн и Мюллер остались, кто может взять вашу вину на себя. Нам известно, что вы трое тесно работали ближе к концу войны, и было бы естественно заключить, что вы знаете, где их искать.
— Их тела были найдены в Берлине, разве не так?
— Неузнаваемые и сильно обожженные тела, одетые в их форму и имеющие при себе их документы и знаки отличия были найдены, доктор Кальтенбруннер.
— Вот и я слышал то же самое.
Он пристально смотрел на меня не моргая в течение какого-то времени, с озабоченностью на лице вместо гнева, который я ожидал увидеть.
— Так вы не знаете, где они?
— Нет.
Конечно же, я знал. Мы четверо, включая моего самого близкого друга Отто, должны были бы сейчас плыть на подлодке к берегам Южной Америки. Пятеро с Аннализой. Шестеро с нашим нерожденным ребенком. Но Аннализа решила остаться в Берлине с её мужем, а я не хотел уезжать без нее. Меня уже тошнило от них всех, ну, кроме Отто, конечно. А еще я устал. Очень сильно устал, вот и решил уехать обратно в Австрию и погибнуть, сражаясь. Только вот у ОСС были на меня другие планы.