Глава 16
Я улыбнулся, услышав послание, которое Отто передал через моего охранника в ответ на моё. Я уже давно просил Генри — он попросил называть его просто по имени — поприветствовать от меня Отто, если ему удастся с ним встретиться. Генри наконец удалось не только поговорить с моим лучшим другом вдали от любопытных глаз, пока Отто ждал своей очереди получить свой завтрак, но и убедить его, что он не был послан ни тюремной администрацией, ни ОСС или СОИ.
— Я назвал кодовое слово, что вы мне дали, и он тут же пожал мне руку. — Рассмеялся Генри. — До этого он смотрел на меня так, будто готов был мне зубы выбить за то, что я сказал, что якобы пришёл от вас. Вы были правы, когда говорили, что он не поверит мне без кодового слова.
— Не обижайся на него, он был лучшим диверсантом во всем рейхе, — я объяснил с ухмылкой, оглядываясь через плечо. Мой страж стоял за моей спиной согласно протоколу и следил за мной, пока я брился. Они не разрешали нам пользоваться опасной бритвой, конечно же, только обычным станком, но и тем мы могли бриться самостоятельно только в присутствии охранника, стоявшего за плечом на стороже на случай, если мы вдруг решим перерезать себе горло. — Так что он сказал? Как его поймали?
— Он сказал, что очень по вам соскучился, вот и пошёл сдаваться. — Генри рассмеялся. — Думаю, это была шутка.
— Определённо. — Я рассмеялся вместе с ним. — Он сказал что-нибудь ещё?
— Мне не удалось толком с ним побеседовать. Он только спросил о вас, как у вас дела и о вашем расписании.
— Моём расписании?
— Ну да. Спросил, когда вы обычно идёте в зал суда и когда возвращаетесь… Когда гуляете во дворе… Только это.
Я помолчал какое-то время.
— Да?
— Да. Я думаю, может, он надеется, что его расписание совпадает с вашим, и ему удастся вас повидать.
Я сильно сомневался, что Отто стал бы рисковать своей жизнью и свободой ради возможности поприветствовать меня ещё раз, но тем не менее решил не высказывать свои сомнения моему ничего не подозревающему охраннику.
— Мы были очень близкими друзьями. Да, думаю, он просто хочет пожать мне руку в последний раз.
— Это очень благородно с его стороны. Да, вот ещё что, он просил меня передать вам его кодовое слово, чтобы вы знали, что я действительно с ним говорил. Он сказал: «Муссолини». Не знаю уж, почему «Муссолини», но он велел вам именно это передать. Он сказал, что вы поймёте.
У Отто не было для меня никакого пароля, но Генри был прав: я действительно понял, почему он решил передать именно это кодовое слово через моего охранника. Это была одна из самых успешных его операций, когда он спас итальянского диктатора из плена и увёл его прямо из-под носа союзников. «Боже, этот идиот что, и вправду решил попытаться вытащить и меня?»
Я отложил бритву и вздохнул, потирая глаза рукой. «Что он натворил? И главное, зачем? Ему никогда не преуспеть — нас ведь охраняют двадцать четыре часа в сутки, так на что он надеется? Глупец, какой же отчаянный глупец, и всё ради чего? Так рисковать своей жизнью впустую».
— Что-то не так? — Я заметил озабоченный взгляд Генри в маленьком зеркале.
— Нет. Ничего. Ты не мог бы… Если снова его встретишь, передашь ему ещё одну кодовую фразу? Скажи ему, что я велел отменить операцию «Муссолини» и идти домой. Передашь?
— Да что вы всё, Муссолини да Муссолини? — Генри рассмеялся в своей ещё почти детской наивности. Ему только исполнилось восемнадцать в сорок пятом, и воевать пришлось всего несколько месяцев. К счастью, война не затронула его так сильно, как других, не запятнала его ещё доброе сердце злобой и ненавистью. Я каждый день повторял себе, как же мне повезло, что именно он стоял на страже у моей камеры, а не кто-то другой. — Он же давно мертв.
— Конечно, мертв, — улыбнулся я. — Потому и пароль такой. Чтобы сбить людей с толку.
— А-а, штучки из разведки. Всё понятно. — Он кивнул с заговорщицким видом.
Она подмигнула мне с заговорщицким видом, моя любовница вот уже на протяжении двадцати лет. Может, хотя, у меня и не было права называть её своей любовницей. Слово «любовница» подразумевает под собой определённую регулярность отношений; мои же отношения с Мелитой таковыми назвать было никак нельзя. И тем не менее она была здесь, со мной, в моей снятой внаём квартире в Вене, иногда служившей мне штабом, и ухмылялась мне, играя с краем простыни, которую она натянула на себя не столько из скромности, сколько из-за холодной мартовской ночи.
Всего десять минут назад её стройные ножки обнимали меня за талию; она впивалась ногтями мне в плечи и шептала какие-то глупости, пока я не накрыл её рот своим и не забросил её ноги себе на плечи. Вскоре она начала кричать, вцепившись в спинку кровати; она любила, когда я был почти жёстким и грубым с ней, как и большинство других женщин, как я мог заключить из своего более чем богатого опыта за все эти годы. И тут зазвонил этот чертов телефон.