Я подумал было, что не стоило мне ему отвечать, но затем неловко пожал плечом с виноватой улыбкой.
— Твоя жена меня бросила, а я не видел смысла бежать без неё. Я хотел умереть в родных местах, в родной Австрии.
— Она тебя не бросила. Она осталась в Берлине, чтобы тебе помочь. Как далеко тебе удалось бы бежать и где бы ты смог скрыться в Южной Америке с беременной женщиной, а потом с новорожденным ребёнком? — Он покачал головой. — Она думала, тебе хватит смекалки бежать одному, чтобы потом найти её, когда всё немного поуляжется. Но нет, ты решил уйти с музыкой и героически погибнуть от рук ОСС. И посмотри, куда это тебя привело.
— Если ты пришёл, чтобы поиздеваться или высказать мне свои сантименты на мой счёт, то у меня на это есть доктор Гилберт, Келли и полковник Эймен. — Даже мой обычный сарказм, который я всегда использовал как своеобразный защитный механизм, прозвучал сейчас как-то жалко. — Хотя бы уж тогда высказывал за то, что спал с твоей женой, а не за то, как я решил окончить свои жалкие дни.
— Я тебе ничего и не высказываю. — Фридманн отозвался тихим голосом. — Просто она плачет всё время, вот и всё. Уж по мне так было бы лучше, если бы она была с тобой, где-нибудь в аргентинских джунглях, но только не так, как сейчас. У меня сердце от вас обоих разрывается.
Мы оба какое-то время молчали, пока я снова не нарушил тягостную тишину.
— Спасибо за документы. — Я пролистал несколько бумаг и едва сдержал грустную усмешку. — Переговоры с Красным Крестом, свидетельства… Я, правда, очень тебе благодарен. Только вот это уже ничего не решит.
Я уронил руки на колени в беспомощном жесте отчаяния и уставился в пол. Я чувствовал на себе вопросительный взгляд Фридманна.
— Они меня повесят, Розенберг, — объяснил я с мягкой улыбкой, назвав его его новым именем, но так и не найдя сил взглянуть ему в глаза. — Они так и сказали мне ещё в Лондоне, ещё задолго до того, как всё это началось. Поэтому я уже знаю исход моего дела, и думаю, тебе это тоже стоит знать. И, прошу тебя, попробуй и ей сказать, только как-нибудь поделикатнее, чтобы она не надеялась зря, не рассчитывала на какое-нибудь чудо… Скажешь?
Он отвернулся, закусив губу. Я прекрасно знал, что от испытывал, только вот мне всё это было в тысячу раз тяжелее.
— Я попробую. Только она всё равно будет надеяться. До самого последнего дня.
— Не надо мне было… — начал было я и проглотил собственные слова вместе со слезами.
— Ну кому ты врешь? Ты бы всё точно также сделал, даже если бы знал о конечном исходе, даже если бы тебе всю жизнь довелось прожить от начала и до конца, ты бы всё равно её выбрал вопреки всему, даже если вам двоим и не суждено было быть вместе с самого начала. Вы как какие-то чертовы Ромео с Джульеттой, родившиеся во враждебных кланах, но которые тем не менее влюбились друг в друга вопреки всему, и которые предпочли кратковременную, но такую ослепительно яркую, пусть и не понятую никем любовь, которая случается только раз в сто лет. А потом все умирают в конце, потому что у таких историй никогда не бывает счастливого конца.
В этот раз мы оба задохнулись от эмоций, и я схватил и крепко сжал его руку.
— Ты… Ты смотри за ней, слышишь? После того, как они меня… Смотри, чтобы она какой глупости не сделала, ей же ещё сына растить!
Фридманн кивнул несколько раз, сжал мою руку в ответ и быстро утёр слезы.
— Конечно.
— Клянёшься?
— Клянусь… Боже, ну конечно, клянусь. Как же всё это глупо, как… — он задохнулся и обвёл взглядом мою камеру, будто ища волшебную дверь, которая бы вдруг материализовалась из ниоткуда, и мы бы смогли сбежать в тот мир, где у каждой сказки был счастливый конец.
— И они жили долго и счастливо, и умерли в один день. Конец.
Я закрыл книгу, надеясь увидеть своего трёхлетнего сына мирно спящим в своей кровати. Мальчик, однако же, решил сделать всё возможное и невозможное чтобы не уснуть.
— Ещё одну, — попросил он, стараясь держать глаза открытыми.
— Мы уже прочитали четыре, Хансйорг. Целых четыре, — я попытался уговорить ребёнка. — Пора спать.
Я отодвинул отросшую чёлку с его лба и подоткнул его одеялко.
— Ну пожалуйста, ещё одну, — снова попросил он своим тоненьким голоском, цепляясь за мой рукав.
— Если мы все перечитаем сегодня, то на завтра ничего не останется. — Я улыбнулся ему.
— Нет, останется. Самую последнюю… Пожалуйста?