— Может, к чёрту сегодня домашнюю работу? — Я подмигнул ей, устраиваясь поудобнее на её кровати.
— Вот папа услышит, что ты говоришь, и выгонит тебя.
Она бросила взгляд на открытую дверь. Как только я вернулся с фермы этим летом, доктор Кацман оглядел все мои сто восемьдесят сантиметров снизу вверх, прочистил горло, и предложил, что пожалуй будет лучше, если с этих пор дверь в комнату Далии будет оставаться открытой. Почему-то он вдруг перестал доверять мне находиться наедине с его семнадцатилетней дочерью, которая превратилась в красивую молодую девушку. Я разглядывал её изящную фигурку, которую не могло скрыть даже её скромное платье, пока она рылась в своем школьном портфеле, и думал, что может доктор Кацман и был прав. Почти каждую ночь дома я представлял, как бы она выглядела без этого платья.
Далия разложила учебники между нами и тоже села на кровать.
— С чего хочешь начать? — она спросила, листая страницы тетради. Она вдруг показалась мне такой хорошенькой, когда, хмурясь в задумчивости, прикусила кончик карандаша… Надо же, какие у нее длинные, черные ресницы, даже тень бросают на её розовые щечки. Непослушная прядь черных, шелковистых волос выбилась у нее из пучка, и она сдула её с лица — такая очаровательная детская привычка, от которой она так и не избавилась. Как это я раньше не замечал в ней всех этих мелочей, которые вдруг начал находить такими привлекательными?
Я стянул учебник у нее прямо из рук и спрятал его за спину, ожидая её реакции. Я любил играть с ней в эту игру; мы всегда так дурачились, только вот сейчас все было совсем по-другому.
— Эрнст, отдай! — Далия укоризненно улыбнулась и протянула руку за книгой.
— Поцелуй меня, тогда отдам.
— Эрнст! — щеки её немедленно покраснели. — А что, если папа поднимется сюда и увидит?
— Мы услышим его шаги на лестнице.
Она попыталась выхватить книгу у меня из-за спины, но теперь я и вовсе сел на нее.
— Поцелуй меня, или не увидишь больше свой любимый учебник.
— Эрнст!
Она попыталась пристыдить меня своим возмущенным видом, но я только скрестил руки на груди и пожал плечами.
— Так и быть. Один поцелуй, но это все, что ты получишь. — Она быстро чмокнула меня в щеку и снова протянула руку за учебником.
— Даже не мечтай! — Я рассмеялся, отталкивая её руку. — Это был не поцелуй.
— Очень даже был!
— Мне что, пять лет? Меня мама так целует. Я хочу настоящий поцелуй.
— Эрнст!
— Что? Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее займемся твоей дурацкой домашней работой.
Она изобразила нерешительность и раздумье, ерзая на кровати и расправляя юбку поверх колен, опустила глаза, вздохнула и наконец медленно наклонилась ко мне, едва касаясь губами моих. Она никак не хотела разжимать губ вначале; мне почти пришлось заставить её наконец приоткрыть рот и дать мне уже по-настоящему её поцеловать, хотя по её мнению мы и занимались чем-то ужасно стыдным.
Она начала сопротивляться, как только я затащил её к себе на колени и прижал её тело к своему. Мне нравилось чувствовать её на себе, особенно там, где она сейчас сидела. Если бы только не было на ней этого чертова платья… Я сунул руку ей под юбку, но она поймала её поверх её колена, обтянутого черным шелковым чулком.
— Эрнст, прекрати сейчас же! — Далия зашипела, отпихивая мою руку и одергивая юбку.
Я снова притянул её к себе, не обращая внимания на то, что она упиралась ладонями мне в грудь, стараясь оттолкнуть меня, и снова прижался ртом к её, целуя сначала её губы, потом шею и снова губы, пока она не перестала мне противиться. Я чувствовал, что ей это нравилось, когда я целовал её шею; она так соблазнительно выгибалась в моих руках, глаза закрыты и только влажные губы шепчут мое имя… Это делало что-то со мной, вызывало какой-то животный голод, который простыми поцелуями было уже не унять.
Я расстегнул воротник её платья и стянул его с одного её плеча, пробуя на вкус её горячую кожу на тонкой ключице, медленно опуская руку все ниже и ниже, пока не нашел её мягкую, округлую грудь, и стиснул её в ладони. Только тогда она кажется поняла наконец, где я её трогаю, ударила меня по руке и резко вскочила с моих колен.
— Эрнст! — даже шепотом она умудрилась закричать на меня в негодовании. — Никогда больше не смей так делать!