— Нет, Эрнст. Ты слишком многого от меня просишь. Я не могу отречься от своей религии, даже ради тебя.
Её губы слегка дрожали, когда она произносила эти слова. Она смахнула слезу, пока я сидел и смотрел на нее, не в силах поверить в происходящее, в течение, как казалось, целой вечности.
— Ты все это с самого начала знала, — я сказал тихо, но уже с нескрываемым гневом в голосе. — Зачем ты игралась тогда со мной, если знала, что это ни к чему никогда не приведет?
— Что ты такое говоришь? — Далия подняла на меня свои огромные черные глаза, наполненные слезами. — Я никогда не игралась с тобой! Мои чувства к тебе были самыми искренними… Я никогда не думала, что ты когда-либо спросишь меня… Я думала, что это было обычной детской привязанностью с твоей стороны, что она пройдет со временем, когда ты встретишь кого-то… подходящего тебе. Я никогда не считала тебя своим, хоть и люблю тебя всем сердцем…
Я смотрел ей прямо в глаза, чувствуя себя смертельно преданным той, кому я больше всех доверял. Я не заметил, как начал смеяться тихонько, а затем все громче, уже над собой.
— Ты… Какая же ты лгунья! — я произнес с ненавистью, разделяя каждое слово. — Они все были правы на ваш счет. Вы, евреи… Вы все лжецы. Скажи мне только вот что, вам что, доставляет какое-то садистское удовольствие, играть вот так с людскими чувствами, а потом бить их ножом в спину?
Она смотрела на меня в нескрываемом ужасе.
— Вы и с войной то же самое провернули? Прониклись к нам в доверие, а потом сами же нас предали? Мы жили на этой земле испокон веков, мы впустили вас к себе, когда другие страны избавлялись от вашей поганой нации после того, как узнали ваше истинное лицо, мы обращались с вами как с равными, мы позволили вам сохранить свою религию, и вот как вы нам отплачиваете? Зачем тебе нужно было держать меня при себе все это время? Как удобную защиту от остальных? А теперь я уже не нужен и можно от меня избавиться? Или же у тебя на то другая причина, помимо твоей драгоценной религии? Если бы я был богат, ты бы согласилась? Спорить готов, что да. Уж прости, что я беден, как церковная мышь, и что мой отец не может позволить себе новую машину, только потому что провел четыре года, сражаясь за свою страну и защищая нас от людей, что теперь наживаются на нашем несчастье.
— Эрнст, что ты такое говоришь?! — Далия наконец овладела своим голосом и закричала в ответ, дрожа под тонкой шалью. — Как ты можешь вообще… Я поверить не могу, что я слышу от тебя! Ты прекрасно знаешь, что это все неправда! Я всегда тебя любила! Это все те люди, да? Это они тебя этому научили? Я же знаю тебя, ты не такой, у тебя самое доброе и любящее сердце, ты бы никогда не сказал ничего настолько жестокого, это же все их слова, не твои… Что они с тобой такое сделали?
Она попыталась поднять ладонь к моему каменному лицу, но я перехватил её руку и бросил её обратно ей на колени.
— Они всего лишь открыли мне правду, Далия. Они наконец раскрыли мне глаза, и я рад, что они это сделали. Мне следовало слушать отца с самого начала. Не нужно было и вовсе тогда тебе помогать. — Она уже тихо всхлипывала, когда я поднялся с места и повернулся к ней в последний раз, перед тем, как уйти навсегда. — Я и тебя хочу поблагодарить, Далия. Я чуть было не совершил ошибку, которая бы скорее всего навсегда разрушила мою жизнь. Но больше я такой ошибки не совершу.
«Я никогда больше не совершу этой ошибки, довериться кому-то, кто сможет использовать это доверие против меня», я обещал себе всю свою жизнь, и тем не менее стоял сейчас, улыбаясь от уха до уха, при виде человека, ожидавшего меня на тюремном дворе, где мы, бывшие лидеры Третьего рейха, а теперь просто военные преступники, совершали наши ежедневные прогулки. В этот раз нас было всего двое, я и он.
— Агент Фостер. — Не пряча улыбки, я протянул руку американцу. — Вы пришли заранее поздравить меня с Рождеством?
— Доктор Кальтенбруннер. — Он крепко стиснул мою руку с такой же широкой улыбкой. — Спасибо, что согласились встретиться.
— Когда кто-то заходит к вам в камеру и приковывает вас к своей руке, это обычно не оставляет иного выбора. — Я усмехнулся и, от какой-то непреодолимой тяги к нормальному человеческому контакту, хлопнул его слегка по плечу, ненадолго задержав там руку. — Я только шучу, конечно же. Вы — единственный человек, чьих визитов я всегда жду.
Как ни странно, агент ОСС не стряхнул мою руку брезгливо с плеча, как я вполне мог того ожидать, но, как мне показалось, даже нашел приятной такую фамильярность. Он похлопал меня по руке, в знак столь необходимой мне сейчас безмолвной поддержки, и пропустил меня вперед, приглашая прогуляться с ним по двору.