— А почему бы вам не высказать мне ваши мысли на этот счёт, и мы вместе попробуем разобраться?
— Вам надо было стать тюремным психиатром, агент Фостер. — Я тихонько рассмеялся. — Вы прямо как доктор Гилберт, только с той разницей, что мне действительно хочется с вами беседовать.
— Спасибо, доктор. Я приму это как комплимент. Так что вы думаете по поводу вашего иска? И не волнуйтесь: все, о чем мы сейчас будем говорить, не покинет пределов этого двора. Я только хочу помочь вам разобраться в себе и принять правду, пока вы себе на заработали еще один удар со всеми вашими невеселыми мыслями, в вашей одиночке.
Я едва сдержался, чтобы не обнять его, просто за то, что был человеком со мной, когда у него были все мотивы обращаться со мной не лучше, чем с собакой, как многие из них это делали. Я снова вздохнул, собираясь с мыслями.
— Не знаю даже, что вам сказать. Я сказал, что я невиновен, как и все остальные, но если с другой стороны на это посмотреть… Мы сколько угодно можем твердить, что это не наша вина, что мы только следовали приказам, за неподчинение которым нас бы расстреляли, но это же всё равно не изменит того простого факта, что мы всё равно были неотъемлемой частью этой огромной нацистской машины, и соответственно каждый из нас несет на себе часть этой коллективной вины. Но в то же время, если бы меня не принудили принять пост шефа РСХА после смерти Гейдриха, меня бы вообще здесь сейчас не было. Так… получается что-ли, что это Гиммлер во всем виноват, когда издавал все те приказы, которые я за него подписывал, работая в должности, на которую он меня назначил против моей воли? Может вам покажется это какой-то странной аллегорией, но если человек приставляет вам пистолет к затылку и заставляет убить другого человека… кого нужно судить за убийство? Вас или того, кто вас заставил это сделать? Вот на этот вопрос я никак не могу ответить, агент, даже хотя я и сам адвокат.
— Я вас очень даже понимаю, доктор. — Американец кивнул несколько раз с задумчивым видом и затем снова спросил после паузы: — А вы чувствуете себя виноватым?
— Чувствую ли я себя виноватым? Да, чувствую, — ответил я, удивляясь собственной честности.
— Это хорошо.
— Разве? Разве это не является лишним подтверждением тому, сколько зла я совершил в жизни?
— Это всего лишь значит, что у вас есть совесть, доктор, а это всегда хорошо. Чувствовать вину за свои поступки — тоже хорошо. Бездушные убийцы вины никогда не чувствуют.
— Хочется вам верить, — пробормотал я едва слышно. — Мне было очень страшно сбросить эту маску нацистского лидера перед остальными. Она мне всегда служила своего рода барьером, защитой ото всего, и теперь, когда у меня абсолютно ничего не осталось, я чувствую себя настолько… ранимым, как будто совершенно голым и у всех на виду, когда еще и всю кожу сняли и только нервы голые остались, и каждый так и норовит по ним дернуть побольнее. Я стараюсь сохранить лицо перед ними, но я так устал и так боюсь будущего…
Я спрятал дрожащие руки в карманы, до сих пор не понимая, как он заставил меня высказать вслух все самые мои сокровенные и глубоко запрятанные мысли, которые я и сам-то боялся для себя озвучить. Я проглотил комок в горле и заставил себя снова собраться, чтобы не расплакаться еще чего доброго перед ним опять. И так он уже столько раз был свидетелем моих слез, что уже неловко перед ним было.
— Агент, у вас не будет сигареты? — я попросил едва слышно.
— Будет, но я вам курить не дам. В вашем нынешнем физическом состоянием одна сигарета вас может запросто убить.
— Тем более дайте! — зашептал я и уцепился ледяными пальцами за его локоть в каком-то лихорадочном отчаянии. — А может, вы сможете пронести мне цианид в следующий раз? Я сразу не раскушу, я обещаю, они никогда не узнают, что это вы мне дали…
— Вы что, совсем с ума сошли? — Он нахмурился, но руки из моей не выдернул. — Зачем вам это, когда даже ваше слушание еще не началось?
— Я и так знаю, что они меня признают виновным несмотря ни на что, и я безумно боюсь быть повешенным. Прошу вас, не отказывайте мне в этой последней просьбе… а я вам скажу, где Борманн и Мюллер.
Он остановился и пристально уставился мне в лицо, пытаясь понять, блефую ли я, чтобы выманить из него то, чего я хотел.
— Так вы знаете, где они.
— Ну конечно, знаю. Вам же это прекрасно известно. — Я наклонил голову на одну сторону, как ребенок, что выпрашивает конфету у взрослого. — Прошу вас, агент, сделайте это для меня. Никто никогда не узнает… Помогите мне, и я расскажу вам все, что вы хотите знать. Я вам даже точное местонахождение на карте укажу…