— Ты удивишься, но нет. — Он снова глянул на меня своими фосфорическими глазами. — Я даже хочу поблагодарить тебя. Если бы не ты, это я бы сейчас гнил в этой сырой, поганой камере вместо тебя. Ты сделал мне большое одолжение, когда помог тем чехам с моим убийством. Я погиб, как герой. У меня были самые роскошные похороны в истории рейха. Сам фюрер возложил мои посмертные награды на мою подушку. Рейхсфюрер Гиммлер произнес речь. Весь Берлин шел вслед за моим гробом на кладбище. А ты сдохнешь, как собака, вздернутая на веревке каким-нибудь жидом.
— Ну и плевать. Оно того стоило.
— Что того стоило, бестолочь?
— Я умру, зная, что хоть от тебя мир избавил.
— Ой, ну вот зачем ты так грубо? Ты ранишь мои чувства. — Он издевательски прижал руку к груди, покрытой многочисленными наградами и знаками отличия. Мы были почти одного возраста, но я никогда не был даже вполовину настолько амбициозным, как он. — Ты? Да уж конечно, не был. Все, чем ты занимался с завидной регулярностью, так это напивался, как свинья, и лез под очередную юбку. Как вообще Гиммлер мог назначить такую вот жалкую посредственность на мой пост?
— Гиммлер меня не назначал. Гитлер назначил.
— А-а, так это было ваше, внутриавстрийское дело…
— Называй, как хочешь. — Я зевнул и потер глаза. — Слушай, ты не мог бы… Исчезнуть со вспышкой или же раствориться, или чего вы там, призраки, обычно делаете? Я очень устал, а мне завтра к восьми в суде надо быть.
— Что так? Ты не любишь Гете? Не находишь интересной аллегорию моего появления с тем магическим избавлением, что оно может тебе принести?
— Ты себе льстишь. — Я снова зевнул, уже не прикрывая рта. — Ты не Мефистофель, чтобы мне всякие сделки предлагать.
Он тихо рассмеялся и взглянул на меня почти что по-доброму.
— Нет, конечно. Нет никакого ада, и Мефистофеля тоже нет.
— Без тебя знаю. Только бесконечная ночь и кладбище, где все мы будем бродить до скончания века, пока не оплачем каждую душу, которой навредили. Я там уже был и все своими глазами видел.
— Только вот ты не остался там…
Я ответ взгляд, вспоминая её маленькую фигурку, сидящую на коленях возле могилы с моим именем. Меньше всего я хотел, чтобы она оплакивала меня на моей могиле, вот и вернулся обратно в мир живых, чтобы продлить свое жалкое существование пока… Я не знал, что там было за этим страшным «пока», но я готов был жить только ради нее.
— А-а, та девушка. — Гейдрих опустил глаза с мечтательным выражением; он вдруг стал до странного похож на ангела. — Это все из-за нее, да? Мое убийство, то, что ты сдался им сам, решил осознанно пойти на все страдания, на заключение… На повешение даже? Зачем? Она же обычная девчонка.
— Тебе не понять. Ты никогда никого не любил, кроме себя.
— Может, ты и прав. — Гейдрих весело согласился. — И всё же, в благодарность за то, что ты принял мою вину на себя, позволь предложить тебе мой подарок — легкую смерть. Как ты на это смотришь?
— Ну и как ты, интересно, собираешься меня убить? — фыркнул я, окидывая его презрительным взглядом. — Ты же чертов призрак.
Вместо ответа покойник набросился на меня с нечеловеческой силой, придавил ноги к кровати весом своего очень даже тяжелого для бестелесного призрака тела и стиснул мне виски обеими руками, холодными, как лед. Он продолжал смотреть мне прямо в глаза, не мигая, ухмыляясь моим тщетным попыткам высвободиться из его смертельной хватки. Я уже начал чувствовать ту острую, пульсирующую боль, которая едва не убила меня во время первого мозгового кровотечения. С ужасом ускользающей от меня реальности, я понимал, что это снова происходит.
— Оставь… меня… в покое! — я зарычал сквозь стиснутые зубы, едва не теряя сознание от безумной боли. Он сжал руки еще сильнее, и, почти на пороге смерти, мне удалось всё же протянуть руку к столу рядом с кроватью и сбросить алюминиевую кружку на пол. Оглушительный грохот от падения метала на бетонный пол и немедленный звук открывающейся в мою камеру двери было последним, что я помнил.
Глава 8
Я никак не мог вспомнить, что общего было у итальянских «чернорубашечников» и у текущей ситуации в Веймарской республике — тема, на которую Мелита всего день назад так оживленно рассуждала — и изобразил виноватую улыбку, когда не смог ответить ничего внятного на её вопрос.
— Какой же ты ещё ребенок. — Хоть это и должно было прозвучать осуждающе, у нее это вышло почти по-доброму; еще и волосы мне вместо упрека погладила. — Когда ты уже начнешь меня слушать?