— Я поставлю вам будильник на семь, чтобы у вас было время принять душ, позавтракать и просмотреть ваш доклад рейхсфюреру, — сказала она, заводя будильник с привычной мне уже решительностью и поставив его на прикроватный столик. — Ложитесь и отдохните как следует, герр группенфюрер. Я напишу записку вашей горничной, чтобы разбудила вас, если проспите. Я оставляю вам стакан воды, если захотите попить ночью. Я запру дверь вашим ключом и отдам вам его завтра в офисе. Ваша горничная откроет дверь своим ключом. Мне придется взять вашу машину, чтобы доехать домой, но я пришлю её завтра утром к восьми с водителем Генриха. Постарайтесь поспать, ладно? И звоните, если вам что-то потребуется. Что угодно, даже просто поговорить, и не волнуйтесь о времени.
Она улыбнулась, протянула руку и нежно отвела мне волосы ото лба. Я поймал её ладонь и прижался к ней губами, со всей любовью и благодарностью, что я испытывал к ней в ту минуту.
— Почему вы так добры ко мне, фрау Фридманн?
— Потому что вы были добры ко мне, когда я пришла к вам за помощью. А еще потому, что я знаю, что под всеми этими слоями холодности и сарказма, вы скрываете самое доброе, любящее сердце. Только вот вы даже самому себе не хотите в этом признаться.
— У меня нет сердца, фрау Фридманн.
— Ну конечно же, есть.
— Нет. — Я покачал головой и ухмыльнулся, возвращаясь к прежнему шутливому тону, пряча последние следы слабости, какой ей довелось быть свидетелем. — И если вы кому-то скажете, что оно у меня есть, я буду все отрицать.
Глава 12
— Я буду все отрицать, если меня поймают, рейхсфюрер.
Гиммлер снял свои знаменитые круглые очки, которые и служили причиной его прозвищу — Сова, и стал неспешно протирать их носовым платком. Я заметил, что его инициалы и символ СС были вышиты на его уголке. Это был второй раз, когда он вызвал меня в свою штаб-квартиру и поручил мне крайне важное задание, которое я понятия не имел, как выполнить. «Достаточно рассуждать впустую об Аншлюсе Австрии, — сказал он мне, — пора наконец начать над ним работать. И вы, штурмхауптфюрер Кальтенбруннер, сделаете это возможным. Ваши товарищи по партии и СС, я, и даже сам фюрер рассчитывают на вас». Я едва сдержался, чтобы ничем не выдать своего волнения при этих словах и проницательном взгляде гиммлеровских глаз. Он с таким же успехом мог попросить меня достать ему луну с неба к следующему воскресенью, и я скорее всего и вполовину не был бы так озадачен этим поручением, как сейчас.
«Фюрер рассчитывает на меня, совсем замечательно, — лихорадочно думал я. — Как хорошо было, когда никто и имени моего не знал в Берлине. Как хорошо было, когда я был обычным начинающим адвокатом в Линце, с обычной работой, новенькой машиной, уютной квартирой, и с парой подружек, чтобы составить мне компанию по вечерам. Ну зачем Дитрих вообще заметил меня на том ралли? И зачем я так старательно выполнял все его поручения, что даже сам Гиммлер отметил мои успехи и поручил мне вот это теперь? И зачем ему надо было упоминать мое имя фюреру? И что, если у меня ничего не выйдет? Тогда что?»
Гиммлер наконец перестал мучить меня своим молчанием, прерываемым только едва слышным скрипом платка по стеклу его очков. Он снова надел их и вдруг неожиданно улыбнулся из-под своих темных усов.
— Не нужно так пугаться, штурмхауптфюрер. Вы прекрасно со всем справитесь. Я бы вам этого не поручил, если бы не был уверен в вашем грядущем успехе.
— Благодарю вас, рейхсфюрер.
Он уже собирался было отпустить меня, когда вдруг, как будто вспомнив что-то важное, махнул мне обратно к креслу напротив него.
— И вот еще что, прежде чем вы уйдете, штурмхауптфюрер. Сколько вам лет?
— Тридцать, рейхсфюрер.
Улыбка Гиммлера стала еще шире.
— Вы же знаете неофициальное правило касательно всего личного офицерского состава СС, не так ли, штурмхауптфюрер Кальтенбруннер?
Я нахмурился, наспех перебирая в уме все официальные и неофициальные сводки и правила СС, но так ничего и не нашел, что могло бы иметь хоть какое-то отношение к моему возрасту.
— Ежегодное медицинское обследование? — я все-таки озвучил хоть что-то приблизительно подходящее.
Гиммлер откинулся в кресле и громко расхохотался.