— Подсудимый Эрнст Кальтенбруннер, в виду вашего членства в запрещённой нацистской партии и в целях предотвращения вашей высоко криминальной деятельности в нелегальных СС, суд приговаривает вас к шести месяцам тяжкого труда в концентрационном лагере Кайзерштайнбрух.
Судья стукнул молотком, заставив меня моргнуть в искреннем изумлении.
— Что?! — воскликнул я, вырываясь из рук охранника, что пытался меня заковать в наручники. — Вы не имеете права! Я сам юрист, я знаю свои права! В целях предотвращения моей криминальной деятельности?! Как вы можете приговаривать меня за преступление, что я ещё не совершил?
— Будете продолжать разговаривать со мной в таком тоне, и я приговорю вас ещё к шести месяцам за неуважение к суду, доктор Кальтенбруннер. — Судья сощурил глаза, указывая молотком в мою сторону.
— Но при всём уважении, Ваша Честь! Нет такого закона! — снова запротестовал я, пока уже двое полицейских пытались совладать со мной.
— Теперь есть. В следующий раз подумаете, к какой партии присоединяться, молодой человек. Увести!
Да уж, теперь отсюда было не выбраться. Как Гитлер делал это в Германии, как Муссолини в Италии, Доллфусс придумывал собственные законы и приводил их в исполнение, как считал нужным. Ядовитые мысли роились у меня в голове, пока я сидел в этой чертовой промозглой камере, все ещё одетый в свадебный костюм и криво ухмылялся недавним отцовским словам. «Закончишь ты на эшафоте с твоей партией в один прекрасный день, вот увидишь!» Я, конечно, был ещё далёк от эшафота, но шесть месяцев тяжкого труда вряд ли можно было назвать швейцарским курортом.
Они перевезли нас в лагерь Кайзерштайнбрух уже на следующий день и, после того, как распределили нас по баракам — они не догадались разъединить нас, СС, и просто-напросто запихали нас всех в четыре наименее заполненных — охранники сразу же погнали нас на гранитные разработки. Конечно, кто захочет терять целый рабочий день, когда ему только что доставили несколько сотен сильных, здоровых людей, которых можно уработать до смерти. Я пробормотал проклятье себе под нос и засучил рукава. Прошло уже почти десять лет с тех пор, как я перестал работать в угольной шахте и был более чем уверен, что мои дни тяжёлого физического труда были окончены. Однако, похоже, у моего собственного правительства на этот счёт были немного иные планы.
— Скотина Доллфусс! — Я сплюнул на землю после первых двух часов, разглядывая мои руки, на которых уже формировались водяные мозоли. Рабочий день должен был закончиться только через одиннадцать долгих часов. — Долго ты не протянешь, сукин ты сын. Я до тебя доберусь, Богом клянусь, доберусь, тварь ты поганая!
— Вместе доберёмся, брат, вместе.
Я повернул голову и увидел нехорошую ухмылку на лице моего товарища из Восьмого абшнита СС, Бруно Шустера, который работал в одной со мной цепочке, здоровенного парня, такого же, как я, выше двух метров ростом и с мертвой хваткой медведя гризли. Мы были противниками на ринге несколько раз во время тренировок и каждый раз избивали друг друга до полусмерти к удовольствию наших командиров и изумлению наших товарищей. Пусть я теперь и был выше по званию, чем Бруно, мы тем не менее продолжали поддерживать тесную дружбу и имели безмерное уважение друг к другу. Я ухмыльнулся ему в ответ; у меня ни на секунду не возникло сомнения, что он последовал бы за мной, не задавая лишних вопросов.
— Что затеваем? — ещё один эсэсовец подал голос, услышав наш разговор.
— Планируем нападение на этого скота Доллфусса за то, что он над нами учинил, — ответил Бруно, смакуя каждое слово.
— Я — за!
— За что? — следующий в цепочке эсэсовец навострил уши, также откладывая свой молот.
— Нападение на Доллфусса.
— Я — за!
— Если один за, то и все за, — проворчал Бруно и вытер пот со лба тыльной стороной ладони, несмотря на то, что на улице стоял морозный январский день. Но, тем не менее, всего после пары часов безотрывного труда на разработках, мы уже посбрасывали наши пальто и работали в одних рубашках, с паром, поднимавшимся от наших разгоряченных тел. — Я предлагаю, как только выберемся отсюда, поймаем первый поезд до Вены, подловим его, когда он меньше всего этого ожидает, и хорошенько ему всыпем!
— О нет, парой синяков он у меня не отделается! — Я снова осмотрел свои руки и поразмял плечами, пытаясь вернуть хоть какую-то чувствительность в онемевшую спину. — Я этого ублюдка прикончу.