Он быстро развернулся, ничего не ответив, и зашагал прочь от нас, время от времени бросая косые взгляды через плечо. Я смотрел, как он ретировался с поджатым хвостом, а затем повернулся к своим эсэсовцам. Молчаливое обожание, написанное на их лицах, сделало все понятным без слов: в тот момент я стал их неоспоримым лидером, и они готовы были следовать и беспрекословно подчиняться мне, как я когда-то поклялся следовать и подчиняться моим командирам. Я бы соврал, если бы сказал, что признание не было мне приятным. Я подмигнул цепочке ожидающих моих приказов глаз и ухмыльнулся.
— Ну что, парни, вы слышали начальника. Назад к работе!
Они подхватили свои инструменты с готовностью, удивившей даже меня.
Глава 13
Готовность, с которой бывший рейхсмаршал Герман Геринг защищал нас, своих бывших подчинённых, удивила даже меня, а я-то думал, что уже все на своём веку повидал. Он сидел в кресле обвиняемого, уже без многочисленных наград и знаков отличия, но тем не менее даже при их отсутствии сохраняя свою величественную позу, как в ушедшие дни его былой славы. Он был первым обвиняемым, вызванным трибуналом, и в своём первом же заявлении он настоял на том, чтобы судьи позволили ему взять всю ответственность на себя за все те преступления, в которых нас обвиняли.
— Все эти люди, — Геринг произнёс своим властным голосом, указывая на скамью, где мы сидели. — Всего лишь обычные солдаты, следовавшие приказам своих командиров. Вы называете их главными исполнителями, ха! Да я половину из них видел всего несколько раз в жизни, а некоторых и вовсе встретил впервые только здесь, в Нюрнберге, вот и сделайте выводы касательно их позиции. Главные конспираторы — фюрер, Гиммлер, Борманн и Гёббельс — отсутствуют, что перекладывает на меня роль главнокомандующего. Я всегда заверял своих подчинённых, когда отдавал им очередной приказ, что именно я возьму на себя всю ответственность при любом исходе, и я не откажусь от своих слов, тем более сейчас. Эти люди следовали приказам своего фюрера, и вся их вина заключается в их слепой вере в него, и только. Я готов взять на себя полную ответственность за каждое преступление, в котором каждый из них обвиняется военным трибуналом, как любой уважающий себя лидер сделал бы. Судите меня одного, но слова своего я не нарушу.
— Благородно, только уже бессмысленно, — я услышал, как Альфред Розенберг, сидевший рядом со мной, пробормотал себе под нос.
Я поднял на него глаза, и он вздохнул, также взглянув на меня и безразлично пожал плечами, как будто говоря: «Мы все знаем, каков будет результат. Зачем все эти громкие слова? Они больше ничего не значат». Я снова перевёл взгляд на Геринга и невольно позавидовал его непоколебимой маске бесстрашия, что он все ещё умел носить перед своими обвинителями, скалить на них зубы, смеяться им в лицо и доводить их до белого каления своим нескрываемым сарказмом и издёвками. Я тоже когда-то был таким же, очень давно, в какой-то другой жизни, которая теперь казалось совершенно чужой, но потом что-то сломалось во мне, и не за что было больше бороться. Розенберг был прав: все это было бессмысленным и уже совсем никому не интересным.
Я все равно подошёл к бывшему рейхсмаршаллу во время нашей очередной прогулки позже тем вечером и предложил ему свою руку, неуверенный, решит ли он её пожать. По большей части, мои бывшие коллеги не очень-то мне симпатизировали.
— Кальтенбруннер. — Геринг посмотрел на мою протянутую ладонь, крепко сжал её и продолжил свою прогулку, не предложив мне к нему присоединиться, но и не сказав, чтобы я проваливал куда подальше. Я принял это как благоприятный знак и поровнял с ним шаг.
— Рейхсмаршал, я не займу у вас много времени, — тихо начал я. — Я всего лишь хотел выразить вам свою благодарность за то, что вы сказали там, в зале суда.
— Я много чего там говорил.
— Про нас, — уточнил я, хоть и знал, что он прекрасно понял, что я имел в виду. Таким уж он был человеком, Геринг; любил ставить своих собеседников в неудобное положение только чтобы выискать чью-то слабость, а уж если находил, потом и вовсе не оставил бы их в покое. Он был прямолинейным и беспардонным до абсурда, но я даже тяготел к этой беспардонности сейчас, потому что давно растерял всю свою, и очень уж мне хотелось теперь положиться на кого-то сильного. Я не очень-то хорошо сам справлялся со своей ситуацией в последнее время.
Геринг остановился на секунду, посмотрел на меня из-под привычно нахмуренных бровей и фыркнул.
— Про вас? А что про вас? Ну вот что ты на меня сейчас смотришь своими грустными глазами, как у щенка, которого вдруг выкинули на улицу? Это все, что я мог для вашего брата сделать. Только вот ни черта это вам уже не поможет.