Мы сидели в небольшой таверне недалеко от вокзала, почти пустой из-за раннего часа. Мы решили остановиться чтобы позавтракать, а самое главное, промочить горло, потому как свой виски я допил ещё в первые полчаса как мы сели на поезд. Мои руки все ещё слегка дрожали, и я находился в крайне несвойственном мне нервном и возбужденном состоянии, с миллионом разных мыслей мелькающих у меня в голове. Я никак не мог понять, как Бруно мог быть настолько спокойным и мог беззаботно есть свой завтрак, как будто ничего и не случилось всего несколько часов назад. Я вот, например, и куска хлеба не мог в себя затолкать, и только пил пиво, которое он заказал для нас двоих, но, поскольку оно вовсе меня не успокаивало, я вскоре заказал бутылку коньяка.
— Не пей на голодный желудок, — спокойно заметил Бруно, после того как я опрокинул четвёртую стопку и снова наполнил стакан. — Тебе плохо станет.
— Я даже опьянеть не могу, — тихо отозвался я, пытаясь ровно дышать. Я залпом выпил новую стопку и запустил влажные ладони в волосы, хватаясь за голову и пытаясь понять, что такое со мной происходило.
«Я убил человека, вот что происходит, — наконец признал я жуткую правду, стараясь выбить огонь зажигалки неслушающимися пальцами. — Я убил человека. Человека. Я застрелил его, и теперь он мертв. Я — убийца».
— Можно, я возьму твой хлеб, если ты не будешь? — Бруно кивнул в сторону моей нетронутой тарелки, разрывая цепь моих страшных мыслей. Я пододвинул тарелку к нему.
— Можешь хоть все брать, — пробормотал я, поражаясь его аппетиту.
— Ты что, обижен на Гиммлера? — спросил он, намазывая хлеб, что я ему отдал, маслом и кладя сверху три куска сыра. Я же снова наполнил мою стопку отвратительной янтарной жидкостью. — Не понимаю, почему. Ты же наперёд знал, что он не станет нам помогать, несмотря на исход. Они, там в рейхе, не могут пока позволить себе рисковать своей позицией. Немецкая армия все ещё только формируется, они не могут пока начать полномасштабную войну, а к этому бы всё и пришло, учитывая союз Дуче с нашим правительством. Так чего ты теперь себя изводишь безо всякой на то причины?
— Это не из-за Гиммлера.
— Прекрати грызть ногти! Господи, да что с тобой такое творится сегодня?
— Я убил человека! — зашипел я на него, подавшись вперёд и чуть не хватая его за грудки. Мне безумно хотелось хорошенько встряхнуть его, чтобы он очнулся наконец от своего преспокойного состояния. Мне хотелось бить его по щекам, кулаком ему в голову вдолбить понимание последствий наших действий.
— Никого ты не убивал, — Бруно ответил после короткой паузы, даже бровью не поведя, и вилкой отрезал кусок сосиски. — Худль его убил. Тебя даже в Вене вчера не было. Ты был здесь, в Линце, со мной.
— Бруно, да послушай же ты! Худль и его люди арестованы. Их всех повесят за государственную измену, и это все на моей совести… — начал я, но Бруно тут же меня прервал.
— Нет, Эрнст, это ты послушай. Почему, ты думаешь, Гитлер и Гиммлер отрицают их осведомлённость о перевороте? Потому что они слишком важны, чтобы вмешиваться, слишком важны, чтобы рисковать своим положением и репутацией. Они нужны для высших целей, Эрнст, как и ты. Ты — лидер австрийских СС. Мы не имели права рисковать твоей жизнью, когда кто-то другой, менее значимый, мог отдать свою взамен, чтобы ты мог продолжить свою работу. Как же ты не понимаешь? Так всегда было, испокон веков, когда величайшие политики и главнокомандующие приносили в жертву тех, кого легко можно было заменить. А вот их — нельзя; им предначертан другой, славный путь, как и тебе. Ты должен быть благодарен, что кто-то был счастлив отдать за тебя свою жизнь. Они сделали это по доброй воле, Эрнст, их никто не принуждал. Они отдадут свои жизни ради великого будущего. Поэтому прекрати мучить себя из-за них, а тем более из-за какого-то ничтожества, по которому и так давно пуля плакала. Соберись.
Я кивнул несколько раз, только чтобы заставить его замолчать.
— Я пожалуй лучше пойду домой, — пробормотал я, подобрал свой портсигар и бросил деньги на стол. Он был одним из моих самых близких друзей, и тем не менее мне не терпелось убраться подальше от него. Мне было очень трудно просто понять все это. Всё, чего я хотел, это было забраться в мою кровать, натянуть одеяло на голову, и чтобы никто не трогал меня и не говорил со мной.
Бруно странно на меня посмотрел прежде чем встать и пожать мне руку, гораздо крепче, чем обычно, как если бы предупреждая меня о чем-то.