Именно поэтому, заявил Кравцов, против него возбуждено уголовное дело, которое ведет Генеральная, а не городская прокуратура.
- Я не чувствую за собой никакой вины и намерен отстаивать свои честь и достоинство. Надеюсь, что правоохранительные органы не останутся в стороне и немедленно возбудят против клеветников и их подстрекателей уголовное дело, - сказал Юрий Анатольевич".
- Печатай, - сказал Петр Чернову, но, вспомнив разговор со следователем Беловым, передумал. - Впрочем, подожди, я напишу комментарий. Где наша не пропадала!
Слова сами ложились на бумагу: "Комиссия во главе с заместителем мэра Чаусом долго искала следы так называемых "противоправных действий Ю.А. Кравцова и членов его семьи". Да так и не нашла.
- Какие же следы искала комиссия Чауса? - недоумевал в беседе с нами следователь межведомственной следственно-оперативной группы Генпрокуратуры Иван Иванович Белов. - Ведь там, где они ищут следы, мы уже ведем следствие. Все документы, относящиеся к ремонту квартиры Кравцова, давно изъяты и находятся у нас. А если сотрудники заместителя мэра Чауса что-то и обнаружили, то они обязаны - по закону обязаны! - представить их следствию.
Услышав наш вопрос о том, что будет, если Кравцов обратится в суд с иском о защите чести и достоинства, следователь Белов развел руками: "Исков бояться - следствие не начинать!"..."
- Ну, что, Алеха, вперед и с песнями? - спросил Петр, отдавая Чернову рукопись.
Тот прочитал и отчаянно махнул рукой:
- Перед таким делом самое время - по полтинничку... и даже дважды!
Но выпить они не успели. Пришел новый корреспондент, Саша Ерофеев.
- Петр Андреевич, я только что от Яковлева. Он собрал несколько журналистов и заявил, что будет участвовать в выборах, - смущаясь, сказал он.
- Текст, давай текст! - в один голос закричали Петр с Черновым.
- Вот, я тут написал по дороге, - Ерофеев протянул мятый листок. Это была маленькая заметка с замысловатым заголовком - "Правая рука" бьет в самое сердце":
"Первый заместитель мэра Владимир Яковлев принял окончательное решение баллотироваться на пост главы исполнительной власти Санкт-Петербурга. Иными словами, он пошел против своего непосредственного начальника. О разногласиях с мэром Яковлев корректно умолчал, ограничившись только рассказом о своей беседе с Собчаком: "Анатолий Александрович много говорит о демократии, но когда у нас состоялся откровенный и конфликтный разговор, демократия осталась далеко в стороне".
- Давай, ставь на самое видное место! - велел Петр Чернову. - Снявши голову, по волосам не плачут!
И со злорадством подписал оба материала: "Срочно, в номер. И.о. главного ред-ра П. Рубашкин".
1.34. ВЕСНА ТАКАЯ ВЫДАЛАСЬ, ТАКИЕ ДНИ НАСТАЛИ!
Ира торопилась, и Петр не просил ее остаться. Знал, что бесполезно. Их встречи в последнее время были короткими, а ласки равнодушными, без тепла и, порой казалось Петру, без желания. Как будто по привычке. Иногда закрадывалась мысль, что они больше не нужны друг другу. В прихожей Петр протянул Ире несколько купюр. Он давал ей деньги уже давно, скорее, от чувства непонятной самому вины и жалости. Поначалу она отказывалась, потом перестала. Правда, в последнее время денег отчаянно не хватало.
После ее ухода Петр допил бутылку вина и сразу провалился в тяжелый, бесчувственный сон. Под утро услышал голос Насти.
- Папа, расскажи что-нибудь - говорила она, чуть шепелявя, как в детстве, - расскажи что-нибудь, ты так давно ничего не рассказывал.
- Так ты уже выросла и все-все знаешь, - Петр слышал себя ясно, но как бы издалека.
Он проснулся часов в восемь от тишины и одиночества темной квартиры. Пахло пылью и застарелым.
"Надо бы нанять уборщицу", - вяло подумал Петр, но в который раз решил отложить неприятные заботы до лучших времен.
Водитель Валера дремал, уронив голову на руль, видно, ждал уже давно.
- Поехали, - хмуро велел Петр, - в Желтый дом!
- Куда? - спросонья не понял шофер.
- В штаб революции, в Смольный!
На Троицком мосту попали в пробку. Слева стояли трамваи, а машины двигались плотно, надолго останавливаясь через каждые десять метров. Было тепло и туманно, как бывает в преддверии окончательного прихода весны. Ни единой морщинки на серой речной глади. Нева очистилась и притаилась, как будто поджидая лавину ладожского ледохода.
В подъезде Смольного Петр столкнулся с Кошелевым. Тот выглядел хмурым и сутулился больше обычного. Они поздоровались. У поста охраны Кошелев неожиданно свернул в сторону.
- Вы куда? - удивился Петр.
- За разовым пропуском, у меня удостоверение отобрали, - чуть скривился Кошелев, не сумев скрыть, как ему неприятно идти к окошку бюро пропусков. Петр смутился, он с давних пор не любил встречать тех, о ком писал разоблачительные статьи. К тому же Кошелев не был обычным персонажем. Для Петра он являлся олицетворением лжи, лицемерия и жуткого, запомнившегося с детства страха. И Петр не жалел бывшего гэбиста. Он только испытывал некоторую неловкость из-за того, что обличил его в махинациях, к которым тот не был причастен.
Кабинет начальника предвыборного штаба Собчака отыскался в тупике третьего этажа.
- Здравствуйте, Алексей Викторович, - Петр огля не любит. Как вы считаете?
- Вполне возможно, - чувствуя, что почти убедил Прохорова, согласился Петр.
- А вы Яковлева хорошо знаете? - как бы невзначай поинтересовался Прохоров.
Петр ощутил на спине гаденькую струйку холодного пота.
- Не сказал бы, что хорошо, - осторожно ответил он.
- Наши аналитики кое-что раскопали. Лет пятнадцать назад он попал в какую-то историю - чуть было из партии не исключили. - Прохоров встал. - Я дово лен нашей встречей. - Думаю, мы сработаемся. Вопрос о дополнительных средствах лично для вас решим. Будут трудности - не стесняйтесь, звоните. И он протянул на прощание руку.
Усевшись в машину, Петр спросил:
- Купить догадался?
- Так точно! - весело улыбнулся водитель и достал из-под сиденья бутылку водки.
- Тогда поехали, - сказал Петр и сорвал зубами фольгу. - Поехали!
1.35. В ЯСНЫЙ ПОЛДЕНЬ БЕС РЕЗВИТСЯ
- Покажите ваш паспорт, - велел Кошелеву охранник. Он был среднего роста, в аккуратно скроенном черном костюме, но слева ткань пиджака морщинилась, и Павел Константинович на миг ощутил надежную тесноту подплечной кобуры, как будто сам стоял на посту.
- Все в порядке? - улыбнувшись, спросил он. Ох как хотелось Кошелеву показать, что он свой, что он понимает этого замечательного парня, и заученным с юности движением раскрыть перед ним чуть шершавую корочку настоящего удостоверения, удостоверения личности старшего офицера КГБ СССР!
- Проходите! - охранник положил смятый разовый пропуск на стойку и возвратил Кошелеву паспорт.
- Удачи! - Павел Константинович не удержался - сделал спецжест, по которому оперативники опознавали друг друга. На лице охранника не дрогнул ни один мускул.
На улице было сыро и ветрено. И теплое чувство от скоротечного контакта с молодым офицером, а Кошелев знал, что на главный вход Смольного ставят только офицеров, сменилось неосознанной обидой и хорошо осознанной злостью. Да, злость была необходима- уверенная, холодная злость. Такая, какой учили курсантов спецшколы на занятиях по психологической самоподготовке.
"Как же, выиграет! Куда ему! Каким скудоумным надо быть, чтобы угрожать ему, профессиональному оперативнику, прослушиванием телефонных разговоров! Что у умного на уме, то у мэра на языке",- злорадно подумал Кошелев о необдуманных словах Собчака и улыбнулся сложившемуся на ходу каламбуру.
Вернувшись к себе, Кошелев тут же взялся за перо.
"Уважаемый Анатолий Александрович, - быстро писал он. - Во время нашего разговора в Смольном Вы объявили свое решение, что до результатов рассмотрения кассационной жалобы в Верховном суде я могу официально приступить к исполнению обязанностей главы администрации Петроградского района. Казалось, что ситуация двоевластия в районе, - по меткому выражению журналистов - "двуглавия", - ставшая притчей во языцех прессы и телевидения, благодаря Вашему мудрому решению разрешилась. Я уже представил, как удовлетворенно вздохнут сотрудники моей администрации: наконец-то можно начать спокойно работать! Но... Увы...