— …и ты грозишься отдать его под суд!
— И отдам! Процесс будет очень громкий. А ты разве против?
— Можешь объяснить, за что?
— За воспрепятствование журналисту при исполнении им своих профессиональных обязанностей — сто сороковая статья Уголовного кодекса. Кроме того: нарушение указа о дисциплине государственных служащих и закона об ответственности за нарушение конституционных прав граждан1. Ты в Вене совсем забыла, что был бы человек, а за что судить — всегда найдется. Посадить его, думаю, не посадят, но условный срок — гарантирую.
— Из-за того, что Кошелев не хочет отдавать тебе переписку с Грасси?
— Именно поэтому. Ты прекрасно осведомлена.
— Еще бы — ведь я переводчик, и все документы из России идут через меня…
— Тогда расскажи про «австрийский счет», — неожиданно прервал ее Петр.
— Я ничего не подписывала! — Ее голос сорвался, и она замолчала. Было слышно, как Катя судорожно всхлипнула. — Я ничего не знаю об этом счете, неуверенно добавила она.
— Кроме того, что не подписывала бумаг, связанных с этим счетом? уточнил Петр.
— Я ничего не подписывала.
— Значит, ты все же знаешь, ЧТО ты не подписывала?
— Прекрати ловить меня на слове! Можно подумать, ты меня допрашиваешь. Ты уже испортил мне жизнь. Почему даже сейчас, когда я в другой стране, ты не хочешь оставить нас в покое? За что ты ненавидишь меня, что плохого тебе сделал Кошелев? — Она неожиданно замолчала, и сквозь шорохи в трубке Петр ясно услышал мужской голос, что-то сказавший по-немецки.
«Она не одна, кто-то слушает наш разговор», — догадался Петр.
— Кошелев не сделал мне ничего плохого. Он только сажал моих друзей и знакомых, — сказал он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
— Хочешь, мы поможем его разоблачить? Организуем кампанию в западной прессе, напечатаем здесь твои статьи. Ты сразу станешь богатым человеком.
— Конечно, хочу, — легко согласился Петр.
— Тогда прекрати этот шум вокруг Австрийской площади, и все будет в порядке! — Катя облегченно вздохнула.
— Боюсь, от меня мало что зависит. Многие заинтересоц! Сумел стать правой рукой у Собчака и себя не забывает. Сто против одного, что он уже придумал для себя пару вариантов, если буревестника демократии заземлят на выборах. Так легко обозначив послезавтрашний день, Путин подстраховался, и дней пять у него, Кошелева, наверняка есть.
— Валентина Николавна, соедините меня с Домом журналистов, лучше прямо с Сидоровым, и узнайте, как связаться в Москве с Невзоровым, — велел Кошелев секретарше.
Спустя минуту в динамике щелкнуло: «Павел Константинович, на смольнинском — Союз журналистов, председатель Игорь Александрович Сидоров».
— Здравствуйте, Игорь Александрович, — придав голосу нужную задушевность, сказал Кошелев. — Хочу провести у вас пресс-конференцию. О чем? Не хочу ставить вас в неловкое положение и скрывать не буду: расскажу о сущности правления Собчака, о выстроенном мэром режиме произвола и беззакония…
Сидоров ничем не выдал удивления, только попросил срочно выслать текст сообщения для прессы. Кошелев согласил ся и, не повесив трубку, нажал на пусковые кнопки факса.
— Я вам через полчаса позвоню, — обещал Сидоров, когда прочел написанный Кошелевым пресс-релиз.
«Помчится советоваться с Яковлевым», — подумал Кошелев. Уже не было секретом, что Сидоров работает на первого заммэра, является его пресс-секретарем в предвыборной кампании.
Через несколько минут без вызова зашла секретарша.
— Извините, Павел Константинович, что не по селектору. В приемной много посторонних. Позвонили из Дома журналистов: ваша пресс-конференция назначена на следующую пятницу, в четырнадцать ноль-ноль. А вот прямые телефоны Невзорова. Первый — на ОРТ, второй — у него в московской квартире.
— Спасибо, Валентина Николаевна, — улыбнувшись, сказал Кошелев. — У вас как раз в ту пятницу день рождения, а меня здесь уже не будет. Так что вручу подарок заранее. Большое, большое вам спасибо! И ни о чем не беспокойтесь — наше дело правое, победа будет за нами!
Кошелев открыл дверцу встроенного в стенку шкафа и показал большой пластиковый пакет:
— Вечером, после работы заберете, чтоб лишних разговоров не было.
«Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого, как внимание к подчиненным», — подумал Кошелев, тактично не заметив зардевшегося от удовольствия лица секретарши.
— Машина готова? — спросил он и, услышав утвердительный ответ, добавил: — Сегодня уже не вернусь.