Серая «Волга» стояла у тротуара, прямо напротив двери, но путь преградила огромная черная собака. Кошелев отпрянул от неожиданности, когда пес вдруг встал перед ним в стойку на задних лапах. Водитель уже бежал вокруг машины, на ходу запуская руку за пазуху.
— Не стреляй! — оправляясь от испуга, крикнул Кошелев. — Не видишь пес совсем мирный.
Как будто поняв, пес лег на брюхо и, умильно повизгивая, подполз к Кошелеву.
— Хороший, хороший, где же твой хозяин? — сказал Кошелев и, погладив пса по загривку, сел в машину.
— Красивый пудель, — сказал водитель.
— Какой же это пудель? — удивился Кошелев. — Пудели такими большими не бывают.
— А черт его знает, только теперь псиной на весь салон разит.
Кошелев повел носом, но не заметив никакого постороннего запаха. И тут же почувствовал жжение в ладони, как будто гладил не пса, а листья крапивы.
«Вот, зачурался от собаки», — недовольно подумал он и, взяв трубку мобильного телефона, позвонил жене:
— Приготовь, пожалуйста, ванну. Через десять минут буду.
1.16. Один день Павла Константиновича. Полдень
Подписав письмо, Кошелев передвинул рычажок на пульте прямой связи с приемной мэра.
— Паша, привет! Что там у тебя стряслось? — тут же отозвался начальник приемной.
— Горим, Витюня, горим, — приглушив голос, сказал Кошелев. — Мне бы к шефу минут на пять…
— Ты, как всегда: горишь где-то, а тушить — сюда, к Витюне.
— Ну, это ты зря, я к тебе только через магазин… с огнетушителем.
Кошелев сделал вид, что шутит, но про себя обозлился: среди чиновников давно стало привычным, что любой вопрос в аппарате мэра решался только подношением одной-двух бутылок с надлежащим набором сопутствующих деликатесов.
Заглянув, чтобы не ошибиться, в блокнот-ежедневник, Кошелев вызвал секретаршу:
— Валентина Николаевна, позвоните в магазин Юрию Павловичу, сегодня его очередь. Скажите, пусть приготовит пакет по 1-й категории, я скоро заеду.
— Хорошо, сейчас сделаю. Да, вам опять Катушкин звонит, тот, из футбольного клуба. Говорит, вы ему обещали…
— Скажите, что вопрос решается, как раз сейчас еду в Смольный.
— После соединять?
— Повременим.
Своих секретарш Кошелев оценивал по умению отсекать от своего телефона ненужных людей. Причины всегда находились: совещание, выехал, скоро будет, мы вам перезвоним. Так что никто не мог дозвониться до занятого важными делами Павла Константиновича, если только он сам этого не хотел.
— Да, кстати, чуть не забыл: если будет звонить этот, который сегодня утром был, ну, журналист из мэрии…
— …Рубашкин Петр Андреевич, — память у Валентины Николаевны была превосходной.
— Да, Рубашкин, — едва заметно скривился Кошелев, — пусть перешлет все, что ему нужно согласовать, по факсу.
Кошелев одернул пиджак и проверил диктофонный микровыклю чатель, закрепленный под левой манжетой, — с недавнего времени все беседы с мэром он на всякий случай записывал. Рука невольно задержалась на удобном, хорошо отрегулированном переключателе. Что-то было связано с этим жестом, неожиданное и тревожное. Через мгновение Кошелев вспомнил: входя утром в кабинет, этот журналист точно так же провел под рукавом и при этом неестественно закашлялся, как будто хотел заглушить характерный щелчок.
«Негодяй, какой негодяй!» — подумал Кошелев. Разумеется, он не сказал Рубашкину ничего такого, но сам контекст беседы был скверным и, при определенном повороте, даже опасным.
— Не наш человек, — вырвалось у Кошелева. Заметив удивление секретарши, добавил: — Не наш человек, этот газетчик!
Валентина Николаевна понимающе кивнула. Слова шефа были ясными, как завершение судейского заседания: «Приговор окончательный, обжалованию не подлежит».
* * *В коридоре у входа в приемную Кошелева встретил всемогущий Крутинин. Именно он решал, кого и как будет принимать Собчак, а кого не пустят дальше внутреннего поста охраны на втором этаже Смольного.
— Подожди минут десять, — сказал он, одной рукой похлопывая Кошелева по плечу, другой перехватывая тяжелую пластиковую сумку. — А после зайди на рюмку чая. Или, может, кофе покрепче?
Крутинин засмеялся, пропуская Кошелева в приемную. Это была просторная, метров на сорок комната с большим круглым столом и удобными креслами. В углу, между окном и узкой одностворчатой дверью, заметно сдерживая зевоту, располагался секретарь. Его обязанности мало кто понимал, потому что за охраняемой им дверью была еще одна даже не комната, а комнатенка. В ней помещался только письменный стол с десятком телефонов, за которым сидел дежурный помощник. Вот кто настоящий! Попасть в кабинет мэра можно было только с его разрешения. Говорили, что мебель и обстановка в приемной и в самом кабинете не менялись с двадцатых годов. Но сам Кошелев этого не знал, поскольку его по молодости ни разу не вызывали к первому секретарю обкома.