Да, таковы эти кухни на Новой Звезде: они пропахли капустой, столы покрыты клеенкой, скользящие на коньках голландцы драпируют посуду, лампа под голубым абажуром, — Шмёльцер частенько сидит за столом в кальсонах по щиколотку (он бережет костюмные брюки), сидит и читает партийную газету, — на этих вытянутых прямоугольником кухнях с голубым бордюром под потолком готовят не что-нибудь иное, а революцию! Неужели никто еще не подметил, что самые невинные запахи могут приобретать политический смысл?
Когда пахнет гарью, это может означать гибель целых городов и монастырей (святой Флориан, покровитель пожарных, помоги старому графу в некоем моравском замке Эйзгруб: шведы — в самом замке, турки — по всей стране, а женолюбивые лютеране подожгли в женском монастыре записочки с просьбами об отпущении грехов, — пусть горит оно все синим пламенем; запах гари вечно один и тот же, а причина все запалить всегда найдется!); запах газа может означать: пора покончить с молью, тараканами и клопами, а также… Не довожу этой мысли до конца, ведь история газа в нашем столетии — это тема для докторской диссертации по богословию; когда пахнет капустой, это может означать: дедушка спит на тумбе, муж с женой и двое детей — на кухне. Но может это означать и другое: когда пахнет капустой во дворцах, это манифестирует нашу победу; запах капусты, стелющийся по стенам, находящий прибежище в зеленом репсе обивки канапе в стиле бидермайер, в нише под картиной, на которой изображены храм любви и фавн; запах капусты, как желтый английский туман в ноябре, проникающий в стволы инкрустированных охотничьих ружей ручной работы, не щадящий и истории некоего эрцгерцогского дома, сочиненной одним из участников событий, истории с так никогда и не разрезанным страницами: hortensio pallavicino, Austriaci caesares mariae annae austriacae potentissimae hispaniarum rcginac in dotale auspicium exhibiti, Milan, 1. Montia, 1649[3]. Запах капусты, кухонный запах, кухонно-пролетарский запах. Здесь, у первоисточника этого запаха, выкладывают на стол деньги на проведение выборов, закладывают бумажные кирпичи на строительство все новых и новых Звезд, здесь тщательно раскрывают «Рабочую газету», и в ней Шмёльцер с Соседом читают историю госпожи Михель:
«Хозяйки нашей квартиры жили вместе с тремя детьми-подростками в соседней комнате. Ее муж и взрослая дочь несколько лет назад умерли от туберкулеза, ее женатый сын тоже был болен этой болезнью и тоже умер. Это случилось уже в то время, когда я жил у его матери. Госпожа Михель, так звали хозяйку, кое-как сводила концы с концами, в основном за счет квартплаты с жильцов, немного зарабатывали рукоделием, самую малость в дом приносили и дети: двое сыновей-подростков работали на заводе учениками, а дочь устроилась подсобницей. И постоянно мать терзалась страхом, что туберкулез не пощадит и последних троих детей. К сожалению, ее опасения подтвердились. На ее долю выпало пережить их всех».
История госпожи Михель. Такие истории были для Шмёльцера с Соседом воистину библейскими сказаниями, запах капусты во дворцах представлялся им мирром и ладаном. Будь Шмёльцер протестантом, подобно своему Соседу, он мог бы процитировать пророка Иеремию, — протестанты, как известно, чуть что хватаются за Библию, — но и у Соседа-протестанта Библии на ночном столике не водилось. Трон и алтарь, слово господина и Слово Господа, кесарю — кесарево. Не дайте поймать себя на этот крючок, — говорят вожди партии. Да и неужели, выкликивая слова проклятий, мы не можем обойтись без помощи Иеремии?
3
Сады Паллавичини, разбитые австрийским императором в честь бракосочетания с могущественной королевой испанской при благоприятном расположении звезд в Милане, в январе 1649 года (