А какой праздник настанет (правда, на сей раз без музыки), когда рухнут дворцы, когда многонациональная империя рассыплется наконец на множество национальных составляющих, когда по ветру, — в нужную, вымечтанную сторону, — поплывет вышеописанный запах капусты. Сосед поднимется у себя на кухне на подоконник (а Шмёльцер подстрахует его, ухватив сзади за пиджак) и закричит людям, столпившимся внизу, у входа в Новую Звезду, в ожидании чего-то необычного, закричит верным партийцам своего избирательного округа (в том числе и музыкантам из ансамбля «Вольная типография», скрипачам, фаготистам и ударникам), закричит им: «Да здравствует республика!» Да, это уж будет всенародный праздник.
Каждому прекрасно знаком шум возбужденной толпы, становящейся похожей на крокодила, лупящего хвостом по булыжной мостовой рабочей окраины, приводя в трепет древние императорские короны в золотых кладовых Хофбурга. Исполинский крокодил разевает пасть и впервые бесстрашно показывает в порядке политической акции красное республиканское небо. Ведь и республикам нужны для герба геральдические звери, так почему бы не стать таким зверем крокодилу? Чем крокодил хуже орла (теперь уже, к сожалению, одноглавого)? Разве и сам одноглавый орел не тоскует по своей прежней двуглавой ипостаси?
Во что, однако, превратится обстановка в квартире, пока Сосед, стоя на кухонном подоконнике, скармливает народному крокодилу воздух только что обретенной свободы? Шмёльцер все еще подстраховывает его, держа за пиджак, а Сосед вновь и вновь взывает: «Да здравствует республика!» И все эти люди, стоящие внизу, одновременно со своими вожаками, Соседом и Шмёльцером, как бы рождаются заново. Скоро они переберутся с Новой Звезды на Новейшую, кое-что из вещей потеряют при переезде, остальные впишутся в новые условия, найдут в них свое место, — одним словом, учреждение республики и переезд Соседа с Новой Звезды на Новейшую имеют один и тот же внутренний смысл: старая рухлядь оказывается на новом месте.
Но разве можно перенести с места на место огонь, ослепительное пламя, которым Новая Звезда встречает алую зарю грядущего, восход всеобщего бесклассового благоденствия, — разве огонь поддается транспортировке и трансплантации? Флажок справедливости взвился на здешнем шесте, взвился уже на огромную высоту, и дочери, и сыну Соседа известно: когда появится рыжебородый профессор Смола, голова, дух и сердце движения в пользу реформирования одежды (прочь, на свалку корсеты, пояса, жилетки, бандажи, подусники, ботинки со шнурками и галстуки), то навстречу утренней заре нового столетия надо будет выйти обутыми в простые сандалии без пряжек.
Дочь и сын Соседа наблюдают за атлетами из пролетарской среды, за атлетами в красном трико, от выступления которых у местных бюргеров высыпает гусиная кожа, они боятся будущего, но и люди верующие смотрят на гимнастов искоса и чертыхаются про себя, — истинно гладиаторская мощь упакованных в красное трико мускулов пугающе контрастирует с невинными детскими тельцами, облаченными в белое. Со свечами в ручонках робко следуют дети в религиозной процессии в день Тела Господня вослед за расшитыми золотом, колеблющимися на ветру хоругвями, поют псалмы, смотрят, устыдясь собственных прегрешений, в землю.