ПОСЛЕДНИЕ ВООБРАЖАЕМЫЕ ОСТАНОВКИ МЛАДЕНЧЕСКОГО «Я» ПЕРЕД ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ ВОЗВРАЩЕНИЕМ В ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ РЕЙХ, НАРЯДУ С ИЗБРАННЫМИ ПРОТОКОЛАМИ ДНЕВНЫХ ГРЕЗ НАЯВУ И НОЧНЫХ СНОВ ЖЕНЫ КАПИТАНА
— Вам надо почаще ходить в кино, а мальчика можете брать с собой, — говорит Капитанше приветливый врач Эмануэль Шпитцер каждый раз после того, как всласть подавит пальцем мои вспухшие миндалины. Он должен решить, надо ли удалять их здесь, в Аграме, или с этим следует погодить до возвращения в тысячелетний рейх. К окончательному выводу он еще не пришел, но прежде всего ему хочется предостеречь нас против круглосуточного пребывания в комнатах пансиона с их затхлым воздухом. — Ступайте в кино… Ходите в кино почаще, нечего себя так замуровывать. А мальчик будет только счастлив!
И разве Белоснежка Уолта Диснея, разве поющие в цветном изображении и барабанящие серебряными молоточками в своих алмазных шахтах семь гномов — недостаточный повод вернуться в пансион фрау Вагнер попозже? Или пожирающий горы шпината матрос по кличке Пучеглазый? Стоит ему слопать банку консервированного шпината, как на плече у него надувается, подобно теннисному мячу, новый мускул? Или длинногривый человек-обезьяна Тарзан, которому и авиакатастрофа над джунглями нипочем, потому что он уже перескакивает, держась за лианы, с дерева на дерево и устраивает для своего обезьяньего семейства такой пир, что пальчики оближешь!
Восхитительные воображаемые остановки, трогательно приспособленные доктором Эмануэлем Шпитцером к возможностям и потребностям младенческого «я»! А перед фильмом каждый раз показывают хронику, и младенческое «я» широко раскрытыми глазами видит, как великолепная немецкая авиадивизия «Кондор» неистовствует в небе над красной Испанией, чтобы вытянуть из трясины генералиссимуса Франко. Прежде чем диснеевские гномы примутся за работу в техноколоровых шахтах, прежде чем Пучеглазый потянется за первой банкой консервированного шпината, я успеваю влюбиться в люфтваффе, здесь, в пропахшем флиртом кинотеатре на Илице с его обшарпанными сиденьями, мечтаю я о том, чтобы и самому подняться в воздух на одном из этих потрясающих боевых самолетов.
— Для кого все эти куры? — спрашивает Капитанша у стряпухи пансиона Вагнеров, увидев сквозь открытую дверь кухни однажды утром великолепный натюрморт с перьями, тогда как обе кухонные работницы уже приступили к ощипыванию.
— Для наших гостей, — отвечает повариха.
Значит, и в пансионе Вагнеров решено наконец устроить торжественный ужин — курица с рисом, возможно, или курица с картофельным салатом, или даже курица, фаршированная все тем же рисом? Значит, не обязательно будет отправляться к Пучеглазому, к Тарзану и к диснеевской Белоснежке, вечер можно будет прекрасно скоротать и дома, и даже в таком пансионе, как у фрау Вагнер, есть смысл рассчитывать на нормальную съедобную курицу?
Увидев перед собой тарелку с несколько подгоревшим рисом, Капитанша осмеливается задать вопрос:
— А где куры?
— Они для наших гостей, — отвечает стряпуха.
— Ну… а мы кто?
— Для гостей фрау Вагнер, она пригласила регенсбургских «Воробьев», мы сервируем им у нее, в большой столовой!
Не следовало ли хорваткам-служанкам спеть в утешение одну из своих песенок?
Или Регельсбергеру следовало прислать к нам пастора из немецкого генерального консульства с изготовленной на скорую руку проповедью «О курах, в своей малости уступающих даже воробьям»? Но неужели даже в такое время следует растрачивать запасы воображения на мечты о жареной курице? Миллионы мечтают о народе, наконец обретающем жизненное пространство, о блицкриге и кровавых жертвах, о надклассовой расовой чести, а Капитанша… Она мечтает всего-навсего о жареной курице…