б) «Чужие углы»:
«Замок Виндснау»: Имение и замок Фройденау вблизи словенской деревни Апаче, южнее Мура, на трассе между Муреком и Бад Радкерсбургом в бывшей Нижней Штрии, в сегодняшней Словении (после 1918 г. — часть королевства Югославии). Семья известного венского фабриканта Майнля владела этим имением до экспроприации его коммунистами Тито. Старшие члены семьи мужского пола по традиции носят имя Юлиус (сегодня в пятом поколении). Юлиус Майнль III, соученик «Матросика» и крестный отец «младенческого „я“», пригласил семью Фишеров после вторжения Гитлера в Вену (12 марта 1938 г.) в свое имение и в тогда еще нейтральную страну, тем самым непроизвольно сделав это место первой остановкой в последовавшей затем эмиграции.
«Меблированные комнаты Аграма»: Многочисленные, все более жалкие квартиры эмигрантской семьи Фишеров:
— Пансион «Сплендид» на элегантной Илице — два еще вполне пристойных помещения.
— Новая Кова — современный жилой дом с квартирой Юлиуса и Ханзи Майнль, находившейся в распоряжении Фишеров в период отсутствия хозяев.
— Поднанимательские комнаты у вдовы Батушич на Илице — мещанское, довольно убогое жилище.
— «Клоповник» у Жака и Эльзы Райс на площади Пейячевича — настоящее «дно».
— Гостиница на Слеме — приличная комната в загородной гостинице на Слеме, возвышенности под Аграмом (Загребом), которую можно сравнить с венским Каленбергом.
— Полуразрушенный домик на горе госпожи Юрак — смутное воспоминание семилетнего не позволяет локализовать это прибежище точно; навсегда запечатлелись в сознании только чувство потерянности и труднодоступности, связанное с этим местом.
Две роковые даты среди всех описанных событий — это 12 ноября 1918 г., ознаменовавшее конец «тысячелетней» империи Габсбургов и провозглашение Первой республики, и 12 марта 1938 г. — день вторжения Гитлера, аннексии Австрии и включения ее в состав рейха под новым топографическим названием «Остмарк» («Восточная марка»). Для главных героев книги первая дата казалась многообещающей, потому что с ней исполнялись надежды и чаяния революции, за которую боролся «Сосед». Вторая историческая дата отягощена двойным негативным смыслом — для еврейской части семьи, представленной «Матросиком» и моим «младенческим „я“» — полный крах, а для так называемой арийской, но на деле глубоко антинацистской части семьи — новые опасности. Более мелкие события разыгрываются между этими двумя роковыми датами: смена поколений и условий жизни, супружества и любовные похождения, надежды и разочарования, обретения и утраты …
Иронически все комментирующее «младенческое „я“» смотрит на недобрый мир взрослых подобно бьющему в барабан мальчику из «Жестяного барабана» Гюнтера Грасса, смотрит трезвым, злым взглядом, молчит и имеет свое мнение относительно так называемых «больших», приносящих свои жертвы на алтарь их политических идеологий или собственных страстей.
Стилевой прием прост, но, насколько мне известно, в этом смысле для «воспитательного романа» использован впервые. Комнаты, квартиры, дома, мебель и прочие предметы домашнего обихода являются драматическими и символическими персонажами событий. Люди сами становятся предметами, которым требуется себя утверждать рядом с используемыми ими вещами. И как и эти предметы, они наглядно демонстрируют исторические, политические, социологические и эстетические движения. Иными словами, я, как и каждый из нас, в состоянии создать великолепное и оригинальное жизнеописание, пропустив перед своим внутренним взором все кровати, какими ему довелось пользоваться от рождения до смерти, и себя в «обрамлении» этих кроватей. Мы распознаем контуры фигур по их негативам как скульптор, для которого позднее разбиваемая форма его бронзовых отливок столь же важна, как и завершенное литое изделие. Такой угол зрения позволяет автору, подтрунивая, сохранять дистанцию, что при традиционной форме повествования было бы невозможно. Этот прием позволяет нанести поражение более сильному противнику, развенчать героя, сломать незыблемость традиций. Так, для того, чтобы сесть за стол, стоящий посреди комнаты, требуется только стул и можно обойтись без поиска психологических мотивов и романтического анализа чувств.
Я существую не потому, что мыслю и чувствую, а потому, что нахожусь в четвертом измерении прослеженного и истолкованного состояния, привязанного к определенному предмету в историческом, политическом и эстетическом пространстве.