Сводчатое подвальное помещение потребительского кооператива; минуя бочку с кислой капустой, проберемся к застекленным полкам, на которых стоят стеклянные банки, набитые леденцами, остановимся перед банкой с маринованными огурчиками (а сама банка — размерами с годовалого малыша), на дне которой — укроп и лавровый лист, к банке приложена деревянная вилка для огурцов, как якорь, брошенный в море рассола с приплывшего невесть откуда огуречного парусника; на черных крючьях висят тронутые плесенью палки твердокопченой колбасы, колбасы полукопченой, колбасы-экстра и кровяной колбасы («Доброе утро, госпожа советница!»), стоят коробки со стиральным порошком — высотой в целую пирамиду, отливает блеском железная бочка с растительным маслом для салатов (сама госпожа советница когда-то тоже была продавщицей, она стояла в сером халате, рукава часто бывали выпачканы в муке, стояла за прилавком и нарезала салями, рассекала сливочное масло, разливала по бутылкам салатное, обеспечивая углеводами, жирами, витаминами и кальцием обитателей прежней цитадели).
Однако гул голосов в несколько выпирающем вперед чреве гигантского дома менее всего связан с распределением продуктов питания. Потребительская кооперация — дело нужное и полезное, ее во благо рабочих придумали сами рабочие, они ее организовали, они ее расширяют, но о прибыли тут никто не думает. Конечно, лучше всего было бы организовать на тех же началах хозяйственную жизнь всей страны, но до этого руки еще не дошли, это всего лишь подстрекательские разговорчики, жалобы солдатских вдов, диалоги инвалидов войны в магазинный час пик. Государство отказывается повысить пособие жертвам войны! Вы слышали, госпожа Кобчива, уголь подорожает! А на локомотивном заводе ожидаются увольнения! Богатые должны наконец заплатить, должны заплатить за все. Шесть недель уже пишем во все инстанции, а толку все равно никакого. Они должны заплатить за все, кто они? Они — это государство, богачи, партия, профсоюз, да и священник, если уж на то пошло, архиепископ в своем архиепископском дворце, в том, что рядом с так и не достроенной колокольней собора святого Стефана, пусть платит папа римский, если уж больше некому. Они должны заплатить, и тогда-то мы наконец заживем! Все это произносится вслух и достаточно громко, затем повторяется, затем произносится еще раз; госпожа советница в роли рядового товарища покупателя, правда, с набитой сумкой в руках, стоит здесь, вот пусть она и послушает, именно так глас народа через промежуточную инстанцию (слухи госпожи советницы) дойдет до уха самого депутата парламента, да и до всего законодательного собрания тоже. Не поднимется ли теперь в море огуречного рассола самая настоящая буря, не выберут ли из воды деревянный якорь? Во всяком случае, ослепительно блестящие огурцы выуживаются деревянной вилкой поодиночке, а потом их еще вдобавок заворачивают в вощеную бумагу, от которой все равно исходит огуречный дух. Мой муж нуждается в госпитализации, вы его депутат. Сосед-депутат выбивает больничную койку для мужа госпожи Кобчивы, слесаря по профессии.
С битком набитой черной кожаной сумкой надо вновь пробраться мимо бочки с кислой капустой, подняться по лестнице в две ступеньки на пешеходную дорожку, отфыркиваясь, всплыть на поверхность из царства стирального порошка, квашеной капусты, салатного масла, уксуса и колбас, пройти вдоль стены жилой цитадели, мимо забранной решеткой доски с объявлениями партячейки.
«Друзья природы сообщают: в воскресенье состоится экскурсия в зоопарк в Лайнце, сбор в девять утра у Пороховых ворот, группам экскурсантов свыше десяти человек предоставляется скидка. — Важное сообщение: заседания парт-секции по четвергам в восемь вечера в партийной пивной. В повестке: политучеба, отчет уполномоченных, разное».
Такая доска объявлений — китовая пасть партии; решетка, которой она забрана, — своего рода китовый намордник. Через этот намордник просачивается лишь самая мелкая рыбка, а крупные рыбы из партийного руководства, щуки-философы, тигровые акулы марксизма, свободомыслящие сомы, макроэкономический угорь, — все они остаются в глубоких водах центрального комитета, и здесь им искать просто нечего. Нагруженная покупками Соседка, во всяком случае, не удостаивает доску для объявлений и взглядом. Проходит мимо нее, сворачивает за угол, даже не вспомнив про эту основательно подчищенную цензурой пасть, и входит в первый же тамошний магазин, в табачную лавку.