Выбрать главу

Вот так-то. А в дальнейшем утолять книжный голод в библиотеке профсоюзных общеобразовательных курсов и, воспользовавшись любезно предоставленным отпуском, посещать народный университет и в конце концов начать задавать такие, например, вопросы: действительно ли, как утверждает церковь и как объясняют детям, Адам и Ева были первыми людьми на земле? Или: уж не легенда ли это, будто Гималаи — колыбель человечества? И может быть даже, как тот вдохновенный ученик у мастера чемоданных дел, вдруг заговорить о науке как о высочайшей небесной богине? Это выходит за рамки того, что позволено католической кухарке в доме у адвоката-еврея, это уже святотатственный голод, который не утолить ни бараньей лопаткой по-деревенски, ни свиными ушками с сыром «пармезан».

Не лучше ли вновь устремиться к границе, за которой обитают люди побогаче, в сторону внутреннего двора, окнами в который выходит детская, знаменующая собой, естественно, надежду на лучшее будущее? Светлое помещение, в котором владычит няня, а она — сторонница здорового образа жизни: летом на даче нужно каждое утро ходить босиком по росс, в городе — не закрывать окна на ночь. Снег ли, дождь или промозглый ноябрьский ветер — не имеет значения; свежий воздух благотворно воздействует на спящих детей и губит на корню злонамеренные желания: стать Олд Шаттерхэндом или Виннету-вождем апачей, а то и пустить стрелу прямо в сердце школьному учителю латыни, в сердце, таящееся под черной сутаной бенедиктинца и бьющееся исключительно в интересах первого склонения существительных. Железные кровати стоят на изрядном расстоянии одна от другой: мальчикам положено спать спокойно, никаких сражений подушками и потасовок в постели, красный коврик из волокон кокоса разделяет кровати, словно Красное море. У окна — два пюпитра для письма, школьные ранцы прислонены к их ножкам. Длинный прямоугольный стол в темном углу у двери — старый бильярд с протертым сукном, томики Карла Мая, сачок для бабочек, соломенные шляпы от солнца, коробка из-под сигар с почтовыми марками, отливающий медным блеском микроскоп (волос выглядит как канат, относительность понятий «толстый» и «тонкий», тонкий волос сквозь наскоро настроенную перегородку из отшлифованного стекла становится канатом, — следовательно, микроскоп учит и философии), ботанизирка, буржуйская усыпальница для бабочек (вы бы здесь хоть разок прибрались), два шкафа — плоскогрудые, спартански-скучные шкафы в стиле бидермайер. «Не так уж трудно поддерживать здесь порядок», — внушает няня обоим гимназистам. Она все еще хлопочет о них, се сконфуженно именуют «нашей бывшей гувернанткой», и скоро на смену ей должны взять гувернера.

Мальчики в матросках! Романтические мечты о море, о бушующих соленых потоках (э-ге-гей!) и, вместе с тем, в отсутствие гувернантки и вопреки запрету, футбол на лужайке Народного сада возле аккуратно подвязанных лыком розовых кустов; в шкафу на вешалке остаются их воскресные костюмчики — бриджи, свободные куртки и жилетки, — именно такое и подобает носить пай-мальчикам. На вклеенных в толстенные книги «Сделай сам» или «Умелые руки» иллюстрациях мальчики в матросках и в бриджах, не забывая не сутулиться, запускают в небо воздушного змея, выпиливают лобзиком ящичек для сигар в подарок отцу, строгому, но справедливому (впоследствии этот ящичек можно будет использовать как школьный пенал), благонравно снимают с головы бескозырку, едва завидев учителя, священника, да и любого другого взрослого, начиная с отца и матери. Они ведут себя образцово и неукоснительно поддерживают спартанский порядок у себя в детской. Разумеется, всем им, малолетним графам и эрцгерцогам, будущим епископам и архиепископам приходится нелегко, — и это только справедливо. Епископом может стать каждый, даже мальчик, которому по древнему обряду сделали обрезание, во всяком случае, его родителям это совершенно ясно. Выдержанная в спартанском духе детская — это передний край продуманно избранной жизненной позиции, но карьерный взлет нуждается в регламентировании, излагаемом здесь в тезисной форме.

Отсюда, из детской, будет дан старт, отсюда начнется проникновение в самую сердцевину высоких и самых высших сословий, к облеченному серьезными властными полномочиями посту в многонациональной империи, заступив на который можно обрести честь и славу, милость престола и алтаря, состояние и поместье и, в конце концов, вожделенный дворянский титул. Дорога в лучезарное будущее пролегает не по двум ложно-персидским коврам (в гостиной и в столовой), не через спальню, проникнутую призрачным дыханием лютого во гневе Соломона, даже не сквозь звездочки на погонах капитана императорского и королевского флота. Двое мальчиков в матросках с сачком и ботанизиркой, затаившись в засаде, стоят у открытого окна в детской, на своей передовой позиции (а с Дунайского канала тянет свежим воздухом), и они ждут сигнала к наступлению. Красавица-мать и бородатый отец-адвокат с прогулочной тростью под мышкой, — они ведь на самом деле велят то же самое, что и капитан пехоты, который перед каждым памятником героям войны останавливает своих солдат приказом: