– Жена моя интеллигентка, окончила гимназию, член партии с 1919 года. Работает в обкоме.
– Настроение отца и матери не революционное, поэтому прервал связь с ними. Обком противился откомандировать меня в университет, потом отпустил.
– Брат был комсомольцем и служил в Красной армии. Сейчас в деревни ведет культработу.
Михайлову удалось отмежеваться от своей ретроградной семьи, и товарищи в итоге согласились, что он не собственник-эксплуататор. Но это отнюдь не значило, что Михайлов может претендовать на социальную принадлежность к крестьянству. Развернулся принципиальный спор вокруг определения его классовой идентичности. Предложение считать его «сыном крестьянина-середняка» получило 6 голосов в поддержку; за конкурирующее предложение – «сын крестьянина из середняцкой зажиточной семьи» – проголосовали 11 студентов. Рассматривались также предложения считать его «сыном крестьянина-служащего».
Не менее спорным был и анализ социального положения Михайлова. «Низший слой технической интеллигенции», – предложил один из членов ячейки. Другой тоже не доверял пролетарским претензиям товарища: «Михайлов сказался рабочим, чтобы пойти дальше, выдвинуться и получить диплом». «Квалификация рабочего получается путем долгой практической работы, – заметил третий, – поэтому относить Михайлова к рабочим нельзя». Победило определение «низший технический интеллигент» (за – 16, воздержался – 1)[313].
Родители Михайлова нанимали соседей в качестве рабочей силы и поэтому могли запросто угодить под определение «кулак». Иначе обстояло дело со средней деревенской прослойкой. Не эксплуатируя других, середняки могли определяться как пролетарии. Но обладая средствами производства, они с тем же успехом могли считаться и представителями буржуазии.
Вопрос, как определять классовые характеристики крестьянина, постоянно обсуждался в годы НЭПа. С 1925 года к «группе крестьян» относили тех, чьим основным занятием было сельское хозяйство или скотоводство, – при условии ведения хозяйства самостоятельно, без работающих по найму[314]. Труженики в сельскохозяйственных коммунах и в колхозах тоже считались крестьянами. Члены партии, обрабатывавшие свои наделы, писали «хлебороб» в графе «профессия», если не имели более конкретной профессии типа «рыбак» или «пастух». «Батрак» считался наемным рабочим, но крестьянину, работавшему в родительском хозяйстве, уже отказывали в принадлежности к этой категории. «Наемный труд» рассчитывался с момента начала постоянной работы, являвшейся главным источником дохода. Например, член партии, занятый в отрочестве пастушеством, мог утверждать, что он не крестьянин, а «сельскохозяйственный работник», даже если жил за счет родителей. Наемный работник указывал, сколько лет являлся таковым, был ли занят в сельском хозяйстве или на производстве; перерыв длиннее года не засчитывался в стаж[315].
Можно выделить два подхода к определению классовых характеристик крестьянина. Синхронный подход предполагал, что классовое положение крестьянина зависело от величины земельного надела и использования наемного труда. Подход, учитывавший диахроническое измерение, рассматривал и другие факторы – например, наличие тенденции данного хозяйства к обогащению или, наоборот, к беспрерывным разделам и обнищанию.
Сам «крестьянин» мог придерживаться двух стратегий самопрезентации: претендовать на переход в рабочий класс или на статус образцового крестьянина, законного союзника рабочего класса в построении нового общества[316]. В начале 1920‐х годов, когда двери партии были открыты преимущественно перед индустриальными рабочими, первая стратегия была более предпочтительной. В зените своей популярности Троцкий считался главным поборником превращения крестьянского сознания в пролетарское:
Подавая в 1923 году заявку в партийную ячейку Ленинградского института инженеров путей сообщения, Алашкин Б. старался следовать подсказке Троцкого и говорить о пролетаризации кругозора, а не акцентировать внимание на своих крестьянских корнях. Его краткая биография признавала преимущество рабочего пути в жизни: «…родился в крестьянской семье, которая меня воспитала и дала образование в сельской школе». Алашкин работал конторщиком в уездном земельном отделе до 1921 года. «Такая работа среди мелкобуржуазного крестьянства мне уже надоела, и я задумал ехать куда-либо в город Петроград, Москву, с той целью, чтобы познакомиться с жизнью рабочих»[318].
315
Там же. Д. 841. Л. 1–12; ЦДНИТО. Ф. 320. Оп. 1. Д. 6. Л. 1–63; Ф. 320. Оп. 1. Д. 114. Л. 24–25, 65.