Ленин боялся, что, не решаясь открыто выступить с требованием реставрации капитализма, меньшевиствующая интеллигенция переобулась и начала проникать в госучреждения в качестве «специалистов», стараясь изо всех сил вредить советской власти[355]. Даже та интеллигенция, которая поддерживала советскую власть, на самом деле приняла только НЭП, уверял Зиновьев. Он с опаской говорил о том, что партии приходится привлекать специалистов, давать им крупные командные должности, «хотя они не сделались новыми людьми, не совлекли с себя ветхого буржуазного Адама»: «Партия должна выработать ту силу сопротивления, которая нам необходима для того, чтобы не было случаев психологического ассимилирования спецами наших товарищей, чтобы не было людей, которые стараются подражать спецам и быть совсем похожими на хорошего инженера, который цедит сквозь зубы, разговаривая с рабочим, который умеет разговаривать с рабочими как начальство»[356].
Но знания пролетариату были нужны, а ими владела интеллигенция. Молотов призывал к «тщательной чистке» интеллигентов, но в то же время признавал, что в последних советская власть до поры до времени нуждается[357]. Рафаил Фарбман на X партийном съезде проводил историческую параллель: «…как отсталые рабочие и крестьянские массы в свое время думали, будто все зависит от того, что всюду и везде сидит много „жидов“, так же и нынешнее это антиинтеллигентство является основной неправильностью…». Часть партии, отмечал он, занимается «интеллигентоедством» – «все зло она видит в наших руководящих органах и в том, что везде и всюду сидят интеллигенты»[358].
27 июля 1921 года ЦК РКП(б) опубликовал в «Правде» обращение «Ко всем партийным организациям. Об очистке партии». В обращении ставилась задача проявить особую строгость по отношению к советским служащим – выходцам из буржуазной интеллигенции. Для проведения чистки ЦК создал Центральную комиссию, на местах партийные органы образовывали городские и районные комиссии. В первую очередь проверялось социальное происхождение и участие в революции, а также политическая грамотность и морально-бытовой облик партийца[359]. Глава ЦКК Сольц в своих инструкциях комиссии по чистке рекомендовал проверять интеллигенцию особенно тщательно[360]. Получалось, что рабочий класс стал субъектом чистки, а интеллигенция – ее объектом.
Используя свою позицию судей, «рабочие чистильщики» говорили, что интеллигенция пришла к нам «по ошибке» – РКП не партия интеллигенции[361]. В то время как рабочий класс шел в партию после многих лет эксплуатации, интеллигенция всего лишь надеялась устроиться и «перезимовать революцию»[362]. На места была направлена соответствующая инструкция: к рабочим было велено не придираться, а вот к интеллигентам-бюрократам предполагалось гораздо более строгое отношение[363]. «К интеллигентам, в особенности попавшим в партию в 1921–1920–1919 гг., т. е. после Октябрьской революции, был подход особый, – говорил член Московского партийного комитета Матвей Шкирятов. – Не только смотрели, чтобы этот товарищ не был карьеристом, чтобы он был честным, хорошим советским работником и имел теоретическую подготовку, но и удовлетворял бы коммунистическому революционному духу»[364]. Фельетоны в прессе описывали настороженность рабочих, когда перед ними представал специалист-очкарик, выходец из эсеров, меньшевиков, Бунда. От неудобных вопросов некуда было деться[365]. Ошибки рабочих считались простительными в отличие от ошибок образованных коммунистов[366].
Протоколы чистки 1921 года в Смоленском политехническом институте заполнены отголосками антиинтеллигентских настроений. Бюро ячейки и стенографисты постарались оставить нам богатый срез дискурса «чистильщиков». Студенты импровизировали, тренировались в красноречии, нащупывали средства языка, которые позволили бы им выразить свое недоверие к интеллигенции. Ощущая попутный ветер, выражаясь достаточно свободно, они по ходу дела активно совершенствовали язык классовой инвективы.
Комиссия по чистке делала свою работу на глазах у всех членов ячейки. Присутствовали и беспартийные представители смоленского пролетариата, но право голоса имели только члены партии. Каждый коммунист выходил, клал перед комиссией по чистке партбилет и личное оружие, отвечал на ее вопросы. Если его признавали достойным оставаться в рядах партии, партбилет и револьвер возвращались. Собрания длились часами. Вызываемые рассказывали свою автобиографию. Любой из присутствовавших мог что-либо сказать, задать вопрос, дать отвод. «Уполномоченный» – большевик с пролетарскими корнями и подпольным прошлым, направленный губернской комиссией по чистке, – имел право собирать компромат на коммунистов, действуя помимо бюро ячейки. С его мнением считались в губкоме, куда поступали результаты голосования по каждой персоне[367].
355
360
367
Правда. 1921. 9 октября;