о его рождении и местонахождении. Не из воздуха они узнавали, но через Эфоб – а значит, именно
так, как буддист пригласил меня. Прошли тысячелетия, но метод не изменился. Спиритуалисты
приспособили доску для своих нужд и объявили свое общение с потусторонним миром
откровениями. Но ведь важно не как они получали сведения, а от кого. Кто стоит по ту сторону
доски в духовном теле – вот что важно.
Интересно, что Андрей Рублев, описывая поиски волхвов (которые сами были святыми людьми), изобразил на картине «Троица» их обращение с вопросами о местонахождении младенца Иешуа: двое из ангелов прикасаются к чаше, стоящей на походном Эфобе, а третий спрашивает и иногда
записывает важные ответы.
То, что не праздный дух заглянул на наши вечерние святочные посиделки, мне было ясно как дважды
два – уж больно красиво и стремительно было то, что он говорил. Не было это похоже ни на что
другое, но именно на приглашение Знающего. От такого не отмахиваются, таким не пренебрегают.
Ну так что же есть во мне такого, что меня пригласил в Тибет один из Знающих?
Я стал думать и вызывать из памяти детали своего недавнего прошлого, которые могли бы каким-то образом продвинуть меня в догадках и дать объяснение в ответ на будораживший меня вопрос.
История моих духовных поисков
Будучи ещё совершенно юным, я искал смысл жизни в христианстве.
Мои хождения и искания пришлись на период, когда мне было шестнадцать – восемнадцать
лет.
Увлекшись христианством, я и не заметил, как стал общаться с людьми, принадлежащими
христианским кругам. Это были довольно странные люди: все они носили длинные волосы (эту
моду перенял у них и я), смотрели ясным взором и переосмысливали учение Христа, но каждый на
свой лад.
Один писал стихи, многие из которых положил в основу музыкальных произведений, даже выступал
где-то за границей. Его девушка играла на скрипке, у них здорово получалось.
5
Другой продавал христианскую литературу, но был страшно неромантичен и, тяготея к догматизму, своим фанатизмом просто пугал меня. Что-то доказать этому человеку было совершенно
невозможно.
Опыт общения со священниками вообще оказался грустным донельзя. Единственное, что осталось
после него, - это ощущение тоски и ужасной глупости происходящего. Ум требовал пищи, душа
– впечатлений, а дух – устремленного полёта. Общение же с батюшками более походило на
пребывание в больничной палате, где все готовились умереть.
Хотя… Один поразивший случай, показавший, что христианство имеет отношение к великой Цепи
Преемственности, благополучно забытой или запрятанной нынешними жрецами от христианства, всё же встал перед моим мысленным взором, и в нем я нашел свое утешение.
Помню, узнав о том, что такое «умное делание», решил испытать на себе.
В напарники пригласил хорошую знакомую, также ищущую святого и чистого. Ей было пятнадцать, мне - семнадцать. Мы решили испытать «умное делание» в православном Храме, известном своей
историей.
Летом, в июле, мы пришли к вечерней службе, добираясь пешком около пяти вёрст и беседуя о
духовном. Войдя в храм, трижды поклонились, перекрестились и двинулись в дальний угол Храма, к огромной древней иконе Казанской Богоматери.
Некоторое время постояв перед ней в молитве, отошли к стене – туда, где шёл деревянный настил
для молитвенных стояний на коленях. Перекрестившись, мы стали на колени и принялись творить
«умное делание», как заповедали отцы христианства.
Таинство это состоит в следовании нехитрым правилам и в прилежании, в терпении и любви, в коей
надлежит его творить.
Молитва Иисусова должна быть непрерывной, ум не должен быть отягчен мыслями - ни добрыми, ни худыми, твориться молитва должна с любовью и сердечным томлением о Христе.
Спина должна быть прямой, не согбенной. Дыхание – глубоким, чтобы воздух доходил до самого
сердца, но плечи не поднимать, а только выпячивать живот. Дышать следует не часто, но усердно.
Дыхание не должно мешать молитве, ведь главное – это страсти о Христе, а не о своём животе.
Сначала ум сопротивляется – ему противно каждое действо, направленное на обуздание его: как дикий жеребец, жаждет он свободы от всякой над ним воли. Но через некоторое время он
успокаивается, ему даже начинает нравиться такое состояние, и он будет желать его в другой раз
так же рьяно, как прежде стремился избавиться от него.