сильный электрический ток. Слабый, чтобы причинить боль, но сильный, чтобы затопить собой
сознание. Он как бы слепил и глушил, подавляя способность осознавать окружающий меня мир.
Чем сильнее были потоки, тем ниже мы опускались. Уже давно пройден был уровень земли, а мы
всё ещё погружались в какое-то подземное царство.
И вот душа моя достигла дна, тени продолжали держать меня в согбенном состоянии.
По наивности я обратился ко всем, кто, в моём представлении, мог бы мне помочь: к матери, к
8
друзьям… Их лица были видны мне как бы через окна, покрытые изморозью декабрьской ночи. Но
взгляды их скользили по мне, не в силах меня заметить, не говоря уже о том, чтобы помочь.
Тогда я попробовал освободиться от пут. Довольно много усилий пришлось приложить, чтобы
встать ровно и посмотреть прямо. И что же?
Передо мною образовался как бы коридор, высотой около четырех-пяти метров, - узкий проход, где по бокам молочно-белесые смерчи исполняли свой танец похитителей, продолжая волнами
вторгаться в моё сознание, но уже не ослепляя меня полностью.
Я попытался идти, и каждый шаг вызывал сопротивление, как если бы приходилось идти в реке
против сильного течения. Но я не оставлял попыток и немного продвинулся вперёд.
И вот передо мною возникло нечто, очень напоминающее дракона или змея-Горыныча из русских
сказок. Эта жирная тварь сидела на тропе, на моём пути. Голова у нее была одна, зато длинный
хвост с копьеобразным отростком на конце готов был ударить меня, если я приближусь слишком
близко.
Я ещё не успел понять, в чём дело, как голос этого зверя раздался в моей голове:
- Теперь ты мой!
«Ничего себе цветочки! - подумал я. - Какой-то ископаемый жирный зверюга говорит на русском
языке, да ещё и ухмыляется, подлюга!»
Надо было что-то делать. Не мешкая особо, я перекрестил его крестным знамением. Этот троглодит
только рассмеялся мне в лицо. Несмотря на звероподобную внешность, вёл он себя как очень
наглый и самоуверенный человек, явно осознающий свою безнаказанность. Что верно, то верно, кто ж его накажет, если всюду только его слуги выплясывают смерчами вокруг тропы?
Меня это здорово задело. Этот уродец реально меня разозлил.
Вдруг сбоку, справа от себя, я увидел Серафима Саровского, как я видел его на иконе в одном
небольшом храме в Нижнем Новгороде. Стоя вполоборота, Серафим олицетворял спасение, и сам
вид его придал мне такие нечеловеческие силы, что даже внешность моя вмиг переменилась. На
поясе появился меч. Откуда? А бог его знает - откуда-то взялся. Глядя на себя, я увидел, что, вместо
каких-то серых лохмотьев, разорванных бестелесными стражами, на мне появилась белая льняная
рубаха до колен, с орнаментом по краю рукавов, по вороту и по низу. Рисунок напоминал каких-то
птиц. Всё это я увидел в мгновенье ока, но меч приковал моё внимание паче других перемен. Не
раздумывая, я выхватил его из ножен и мечом перекрестил гадину, как прежде крестил рукой.
Что-то переменилось в настроении змея, нечто вроде «Ого…» издал он и изготовил свой хвост для
удара.
Мой напор и возмущение духа были, видимо, так велики, что меч наполовину превратился в факел, то есть держал я его за рукоятку, но начиная с середины поток огня вырывался из стали; вместе с
тем, и птицы на моей рубахе стали огненно-алыми.
Движения тоже приобрели качества стремительности огня, и вот я уже рядом со змеем, и отрубаю
ему кусок хвоста, преграждающий мне путь вперёд. Огонь меча прошёл сквозь тело змея легко, как
сквозь туман, и змей, не успев даже удивиться как следует, испарился, как дым на сильном ветре.
Мощь движения привела к тому, что тропа стала подниматься вверх, а стены -мельчать в высоте.
Вот уже они мне по плечо, вот - уже по колено.
И вот я уже выше их.
И что же?
Передо мною открылась удивительная картина: глубокий, без дна, ров отделял меня от того берега, где всё было как в песне Б. Гребенщикова:
Под небом голубым
Есть город золотой,
С прозрачными воротами
И яркою звездой…
Сказать по правде, не совсем так, но очень похоже.
Стена, высотою около трёх метров, была выполнена, казалось, из хрусталя.
Прямо передо мною – врата. Аркой вверху, они возвышались над уровнем стены в полтора раза и
состояли из ажурных закруглённых золотых ветвей, пространство между которыми было заполнено