цветка, спасло моего друга, излечив его от болезни! Вот это да!
Мы вышли из палатки, пошли к костру. Все бродили где-то или отдыхали, и мы были одни среди
всего этого великолепия. Было не жарко, пятый час вечера; середина июля дарила теплом небес
и прохладой воды. Серёга изучал своё новое состояние, ощущения в челюсти, трогал лоб и с
удивлением отмечал, что не только температура ушла, но даже слабость отошла на второй план.
Он может идти!
Не удержавшись, Серёга вошёл по колено в воду, зажмурившись от удовольствия, через минуту
вышел, сделал несколько взмахов топором, расколов пару чурок. Видно было, что от всего этого он
получает несказанное удовольствие.
И тут я стал рассказывать. Я стал описывать моему другу увиденные картины и те смыслы, что они
несли, и вообще всё моё теперешнее состояние, которое так же отличалось от прежнего, как и
его. В нас обоих произошли удивительные, весьма ощутимые перемены в считанные минуты, и
скорость и сила этих перемен удивляла обоих.
Выслушав мой рассказ, Сергей сказал:
- То есть получается, что твой альтруизм спас и тебя, и меня?
- Получается, что так.
- Значит, бескорыстие – это сила в этом мире?
Он выглядел глубоко изумленным.
- Значит, что так. Но сила стремления того шара ещё чище альтруизма.
- Быть устремлённым - значит быть выше альтруиста?
- Получается, что так. А ещё бесстрашие.
- Но ведь эти качества не человеческие…
- Но я же их понял. Значит, они могут быть и моими, и твоими…
- Да, ради этого стоит жить и умереть…
Мы стояли перед костром, глядя в огонь, удивленные и потрясенные, и слов не надо было, чтобы
понять, что ни тени неискренности нет в словах обоих. В тот день я стал сильным, а Сергей –
здоровым, и оба мы поняли что-то очень важное для себя.
В тот же вечер новость облетела лагерь. Пока Сергей болел, все сочувствовали ему, подбадривали, он же только устало улыбался одной половиной лица.
Теперь все хотели поговорить с ним, все подходили, участливо заглядывали в рот, удивленно
щупали сдувшуюся щёку, безмерно удивлялись и тихонько обсуждали. Серёга рассказывал всем, как я его вылечил, и сам этому удивлялся вместе со всеми. Искренне и часто.
Так длилось пару часов перед ужином. Но потом все как-то замолчали и стали обходить эту тему, переводя разговор на другое.
Почему? Люди стали побаиваться меня, старались обходить стороной. Я сразу же почувствовал
появившуюся стену отчуждения, но мне было не до них. Меня занимал другой вопрос.
Я почувствовал, что между моим ночным декабрьским кошмаром и сегодняшним чудом была
15
связь. Какая? Это Озарение ещё теплилось во мне – как, бывает, теплятся угли после пожара. И в
свете того необычного всепонимания я ощущал, что погружение в подземелье и ослепление духами
воздуха – это было то, что происходило со мною последние семь месяцев. Я понимал, что явление
Серафима соответствовало сегодняшнему озарению, а восхождение и достижение чудного Града
– это то, что мне счастливо предстоит. Самое удивительное, что спокойствие, впервые обретённое
мною за последние месяцы, делало мой внутренний мир похожим на состояние того богатыря в
белой рубахе с огненным узором и горящим мечом. Я был полностью в сознании силы и спокоен, как гора. Что мне мнение людей? Так, суета сует…
Следующим утром – смена стоянки. Быстро собрав палатки и загрузив лодки, мы отчалили к самой
удивительной стоянке Селигера – Серебряному озеру.
Находясь в своём мире, я на удивление чётко понимал многое, очень многое. В спокойствии этом
было нечто от былинных богатырей и от Титанов древности.
«Никто не может уязвить тебя, а раз так, то зачем избегать Битв?»
«Ничто не может ранить тебя, а раз так, то где твоё бесстрашие?»
«Стремительность полёта стрелы – твоя суть. А раз так, то куда тебе спешить? Ты уже успел, как
только помыслил дойти».
Так можно описать моё состояние.
Метрах в двадцати от нас спокойно шла лодка с Анечкой, она поглядывала на меня острым, быстрым взглядом, и я понимал: что-то нехорошее творится у неё на душе. Она что-то нервно
говорила подругам (они были вчетвером на лодке). Те кивали и соглашались.
Часа через два мы прибыли. Усталости не было, спокойствие, как штиль на море, разлито было в
душе, и, не торопясь, я начал обустраиваться. Тут бросилось в глаза, что все четыре женщины ходят
с раздутыми от герпеса губами. Когда успели? Это у них эпидемия такая? А, какая разница...
К вечеру, перед ужином, ко мне подошла одна из них и поведала историю сегодняшнего дня.