От сомнений, что так душили меня все эти дни, не осталось и следа, и на душе стало так легко и
счастливо, как не было никогда в жизни!
Идя в гостиницу, я вспомнил, что Юрий Рерих описывал в дневниках, как его спасли в пустыне
Гоби. Дело было так. Сделав вечером остановку, караван расположился в покинутом лагере Дже-Ламы. Юрий избрал себе для ночлега деревянную палатку с маленьким окошком. Углубившись в
чтение при свете масляной лампы, он не заметил, как наступила ночь. Тут женский голос сказал
ему: «Пригнись!». Оглянувшись и не увидев никого вокруг, он подумал, что ему почудилось. Через
несколько секунд голос повторил приказ, но Юрий опять не обратил на него внимания. В третий раз
голос был подобен грому и, сопровождаясь электрическим разрядом, бросил Юрия на пол. В этот
миг раздался выстрел, и, разбив окно, пуля пролетела там, где только что находилась его голова.
Тибетские мудрецы спасают только в самый последний момент – это я точно помнил. У меня не
осталось и тени сомнений, что я приглашён не зря.
Придя в гостиницу, я лёг спать с лёгким сердцем. Утром проснулся часов в пять утра, меня
выворачивало наизнанку, сильно тошнило. Солнечное сплетение ломило и крутило. Помучившись
позывами рвоты, я лёг спать.
Проснувшись поутру, в первую очередь, восстановил в сознании все подробности вчерашнего
вечера. Звёзды, спуск, Голос, победа над сомнениями, что так глодали мне душу, воспоминание
об опыте Юрия Рериха… Тогда в дневниках он ещё написал, что с того момента началось его
знакомство, а позднее и сотрудничество с Махатмами Химавата… Помнится, после он утверждал, что даже побывал в Шамбале, которая находится в Танг-ла… Интересно, где это? Наверно, в районе
Кайлаша или южнее… А меня пригласят … в Шамбалу? Ну не сейчас, понятно, а когда-нибудь?
Вообще, моё теперешнее состояние очень напомнило мне озарение на Селигере, когда покой
снизошёл на душу и я почувствовал силу. Так и теперь – спокойствие и уверенность. Понял я, что, даже если никогда не увижу Махатм и не услышу этого чудесного голоса, я всё-таки не буду
сомневаться в Их существовании и в участии Их в моей жизни. Они есть, и Они обо мне знают. А
дальше всё зависит от меня.
Так, сидя в номере, я обрёл совершенный душевный покой, и ни тени сомнений не появлялось более
во мне. Я понял, что нужен был здесь и что приехал не зря. Что будет дальше? Я не сомневался, что
что-то да будет.
Примерно перед обедом в мою душу вдруг ворвался вихрь торжественности и почитания Махатмы.
Я понял вдруг, сколь Он высок в своей святости и всепланетности, другого слова и подобрать трудно.
В этот момент ярчайшего осознания Его значения и значимости я боковым зрением увидел, что в
комнате есть, кроме меня, кто-то ещё. Я быстро завращал головой, пытаясь увидеть, кто именно
стоит у меня за спиной, но изображение как бы растворялось. Я видел и не видел одновременно.
Вместе с тем, создавалось впечатление, что я вижу невысокого тибетца, коренастого и улыбчивого, в тёмно-красном, типичном для монахов, одеянии. Я понял, что он стоит рядом и именно его
посещение вызвало во мне такую бурю чувств. Было открытием знать, что эти чувства принадлежали
ему, а не мне. Это он так чувствовал, а в меня эти чувства перетекли, как, бывает, перетекает вода из
одного сосуда в другой, если ей никто не мешает. Видимо, он поделился со мною своими чувствами
и смотрел, приму ли я такое же отношение, не стану ли ему сопротивляться.
Это некое испытание на созвучие миру Махатм. Если сердце моё созвучит в унисон – значит, 27
оно тут же примет все их чувства как свои собственные. А если нет, если я притворялся, или был
неискренен, или в сердце затаил нехорошее, то чувства эти, конечно же, не пролились бы в меня
как водопад. Это мне стало ясно тут же.
Улыбнувшись, я приложил руку к груди, немного поклонился как бы вбок и так в поклоне и застыл.
Вдруг в моём сознании прозвучала мысль, яркая, как вспышка солнца в тёмной комнате, где
внезапно отворили ставни ярким солнечным днём: «К вечеру будь один и в покое. Он придёт».
Всё естество моё задрожало от радости, и я тут же проникся глубочайшей благодарностью к этому
вестнику. То, что это он и был, не вызывало у меня и тени сомнения. Впечатления от его посещения
были столь ярки, что вся моя жизнь казалась мне более блеклой, чем эти минуты общения. Что-то
настоящее было в нём – более настоящее, чем жизнь человека, и это придавало нечеловеческую
уверенность во всём происходящем.