--Я полагаю, что вся поездка задумана с целью перевоспитать меня?
Я отвернулся и ничено не ответил, но зять схватил меня за руку:
--Послушай, господин юный монах, не забудь как следует договориться с храмовыми начальниками, чтобы в полдень нам дали поесть.
Сатиш, очевидно, желал избавиться от каких бы то ни было разговоров со жрецами.
--Сейчас я собираюсь медитировать,--ответил я резко,--не беспокойся о еде: Божественная Мать позаботится об этом.
--Я не верю в то, что Божественная Мать пошевелит для меня хоть пальцем. Но за мой обед полностью отвечать будешь ты,--добавил Сатиш с грозным видом.
Оставшись один, я зашагал к портику, находившемуся у входа в большой храм Кали /так называют в Индии Бога в аспекте Матери Природы/. Выбрав для себя тенистое место около одной из колонн, я уселся там в позе "лотос". Хотя было лишь около семи часов утра, хара становилась невыносимой.
Но мир, окружавший меня, исчез, ибо я погрузился в девоционный транс, сосредоточив свой ум на образе Богини Кали. Ее статуя в этом самом Дакшинешварском храме была особым объектом поклонения великого учителя Парамаханса Шри Рамакришны. В ответ на его мольбы, полные душевной тоски, каменная статуя нередко принимала форму живого существа и беседовала с ним.
"О молчаливая каменная Мать,--молился я,--ты действительно наполнялась жизнью по просьбе твоего возлюбленного Рамакришны; почему же Ты не отвечаешь так же на мольбы вот этого Твоего страдающего сына?".
Мое устремленное рвение безгранично возрастало; оно сопровождалось божественным спокойствием. Однако, когда прошло пять часов, а Богиня, которую я старался возможно яснее представить перед своим внутренним взором, все так же не отвечала на мои призывы, я ощутил некоторое разочарование. Иногда Бог налагает на подвижника испытание в виде отсрочки исполнения его молений. Но в конце концов Он является настойчивому поклоннику в том облике, который для последнего особенно близок. Преданный христианин видит Иисуса; индуист лицезреет Кришну, или Мать Кали, или Свет невыразимый, когда поклонение имеет безличный характер.
Неохотнооткрыв глаза, я увидел, что жрец уже запирает двери храма; был полдень, и по обычаю в это время храм закрывается. Я поднялся со своего уединенного места в портике и вышел во двор. Его каменная поверхность была раскалена, она больно обжигала мои босые ноги.
"Божественная Мать,--молча пожаловался я,--Ты не явилась ко мне в видении, а сейчас скрываешься за закрытыми дверьми храма. Сегодня я так хотел вознести тебе особую молитву о своем зяте".
Внезапно моя внутренняя просьба получила ответ. Сначала по спине иногам прошла восхитительная волна прохладыи всякое неудобство исчезло. Затем, к моему изумлению, храм как бы сильно увеличился. Его широкие двери медленно распахнулись, и за ними появилась каменная фигура Богини Кали. Постепенно она превратилась в форму, обладающую жизнью, которая улыбалась и приветливо мне кивала. Видение наполнило меня неописуемой радостью; мне покзалось, что какой-то таинственный шприц вытянул воздух из моих легких, а тело мое стало необыкновенно спокойным, хотя и не окаменевшим.
Далее последовало экстатическое расширение сознания. Я мог ясно видеть все, что происходило на несколько миль налево над Гангой, и то, что находилось по ту сторону храма, до самых окраин города Дакшинешвара. Стены всех домов стали прозрачными и мерцали сквозь них мне были видны люди, идущие в разные стороны, хотя они находились далеко от меня.
Несмотря на то, что я оставался бездыханным, а тело мое было странно неподвижным, я мог свободно шевелить руками и ногами. Несколько раз я пробовал открыть и закрыть глаза; но и в том и в другом случае вся панорама Дакшинешвара оставалась ясно видимой.
Духовное зрение подобно рентгеновским лучам; оно проникает сквозь любую материю, центр божественного взора находился повсюду, и для него нет границ. Стоя во дворе храма под палящим солнцем, я вновь понял. что человек обретает свое вечное царство только тогда, когда перестает быть блудным сыном Бога, погруженным в физический мир, который на самом деле есть не что иное, как простой пузырь на поверхности воды. И если человек нуждается в бестве от своей тесной самости, разве можно было бы найти лучшее убежище нежели Вездесущее Бытие?
Во время моего священного переживания в Дакшинешваре единственными необыкновенно увеличившимися объектами оставались храм и фигура Богини. Все остальное являлось в своих нормальных размерах, хотя каждый предмет казался окутанным аурой легкого света--белого, синего и радужных оттенков. Тело стало как бы из эфирной субстанции и было готово взлететь в воздух. Вполне сознавая, какие материальные предметы окружают меня, я глядел вокруг и даже сделал несколько шагов, не нарушив этим течение моего блаженного видения.
Вдруг я неожиданно увидел и зятя, находившегося за стенами храма. Он сидел под ветвями священного бела; без всяких усилий я смог понять течение его мыслей. Несколько возвышенный священным влиянием Дакшинешвара, его ум все еще был полон недобрых чувств по отношению ко мне. Я обратился прямо к милостивому облику Богини:
--Божественная Мать,--молился я,--я прошу тебя о духовной перемене моего зятя.
Прекрасная фигура, дотоле хранившая молчание, промолвила:
--Твое желание будет исполнено!
Я взглянул радостно на Сатиша. Инстинктивно ощутив воздействие какой-то духовной силы, он беспокойно поднялся с места. Я наблюдал, как он обежал храм и приблизился ко мне, потрясая кулаками.
В этот момент необъятное видение исчезло. Больше я не мог видеть Святой Богини, а храм потерял прозрачность и принял прежние размеры. Опять мое тело оказалось под жгучими лучами солнца. Я прыгнул под навес портика, куда за мной последовал и рассерженный Сатиш. Я взглянул на часы. Они опказывали час полудня: божественное видение длилось ровно час.
--Глупый!--кричал Сатиш.--Ты часами сидишь здесь, скрестив ноги и закатив глаза, а я бегаю повсюду и разыскиваю тебя! Где же наша еда? Храм уже закрыли, а ты так и не позаботился о том, чтобы предупредить жрецов. Теперь уже слишком поздно добывать пищу.
Во мне еще было живо ощущение духовного подъема в присутствии Богини, и я воскликнул:
--Божественная Мать накормит нас!
--Хоть бы раз увидеть мне,--крикнул Сатиш,--как это твоя Божественная Мать даст мне поесть вот здесь, без всяких приготовлений!
Как только он произнес эти слова, один из жрецов храма пересек двор и подошел к нам.
--Сын мой,-- обратился он ко мне.--я видел, как все часы медитации ваше лицо излучало спокойный свет. Я виделЮ как вы прибыли сегодня утром, и мне захотелось приготовить вам угощение. Это против обычаев храма--кормить тех, кто заранее не попросил об этом, но для вас я сделал исключение.
Поблагодарив жреца, я взглянул в упор на Сатиша. Зять опустил глаза и покраснел от стыда, молчаливо признавая свою вину. Нам подали обильное угощение, включавшее даже плоды манго, сезон которых давно прошел. Я заметил, что у зятя весьма умеренный аппетит. Он казался смущенным и глубоко погрузившимся в океан мыслей.
На обратном пути в Калькутту Сатиш со смягченным выражением несколько раз бросал на меня умоляющие взоры; он хотел знать, как появился жрец, пригласивший нас поесть, словно в ответ на его резкие фразы.
На следующий день я зашел к сестре, она сердечно приветствовала меня.
--Дорогой брат, что за чудо!--воскликнула она.--Вчера вечером мой муж, не стесняясь, заплакал прямо передо мною.
"Любимая деви /1/--сказал он,--я бсконечно рад тому, что задуманный вашим братом план принес такие результаты. Я непременно исправлю то зло, которое вам причинял. С сегодняшнего вечера мы будем пользоваться нашей общей спальней только как местом поклонения, а спать будем в вашей маленькой комнатке для медитаций. Я искренне сожалею о том, что смеялся над вашим братом. И я накажу себя за этот постыдный образ мыслей: я не буду говорить с Мукундой до тех пор, пока не достигну духовного прогресса, отныне я буду углубленно стремиться к Божественной Матери и, может быть когда-нибудь по-настоящему найду Ее!
Много лет спустя я навестил зятя в Дели. Это произошло в 1936 г., и мне было чрезвычайно радостно видеть, что он достиг большого успеха в самопознании и получил благословенное видение Божественной Матери. Во время своего визита я заметил, что Сатиш втайне тратил большую часть ночи на глубокую медитацию, несмотря на серьезную болезнь и занятость на работе в течение целого дня.