Несмотря на все свидетельства о том труднейшем времени, а может, и благодаря им, молодежь поколения моих родителей обладала колоссальной жизненной силой, огромным желанием строить и, что вполне естественно, любить. Франка и Нино как раз и поженились в 1943 году.
Они познакомились, как и все знакомились в то время: сначала осторожно приглядываясь друг к другу издали, потом постепенно сближаясь и наводя справки друг о друге, пытаясь понять, кто такой твой избранник и чем он занят. Получался долгий любовный танец ухаживания, причем чем серьезнее были намерения, тем сдержаннее проявления интереса.
Отец был парнем робким, но очень живым. Когда он увидел маму, которая была на пять лет моложе, она его поразила: не только красотой, но и элегантностью, отличавшей ее от всех девушек города. Он захотел с ней познакомиться и прибегнул к хитрой стратегии: попросил сестру Марию заказать платье у Франки. Думаю, что он завоевал маму благодаря своей спокойной внутренней силе. Должно быть, у них было много общего. Для тех, кто верит в эти вещи, мои родители принадлежали к одному знаку зодиака: оба были Близнецы. А Близнецов отличает общительность, чисто меркурианский ум, живость и грация.
В то время швейная мастерская была на подъеме. Франка рассчитывала обзавестись пятнадцатью работницами, и учиться к ней приезжали девушки и из Реджо-Калабрии, и из всех окрестных местечек.
Мама была очень независимой. Выйдя замуж, она даже мысли не допускала что-то изменить в своей жизни, как поступали обычно ее ровесницы. Она начала работать. Изменилось только имя на фирменных этикетках на ее изделиях: теперь вместо ФРАНКА ОЛАНДЕЗЕ там значилось: ФРАНКА ВЕРСАЧЕ, РЕДЖО К.
3
Через десять месяцев после бракосочетания мама произвела на свет первого ребенка: Тинуччу. Поскольку она не планировала делать перерыв в работе ателье, она взяла в помощницы нашу кузину Элеонору, по-домашнему Нору.
Вероятно, вы уже поняли, что у нас на Юге уменьшенные имена, особенно тогда, когда имя, данное при крещении, слишком длинно, дело не только обычное, но и обладающее особым смыслом. Это разнообразный код обозначения привязанностей, степени родства и различий.
Нора стала для нашей семьи, да и до сих пор является человеком огромной важности. Она живет в доме, где мы выросли. На кнопке домофона значится «Версаче Антонино», как в год нашего приезда в 1972 году.
Я разговариваю с ней каждый день. Нора – наша историческая память. Как бы так о ней рассказать, чтобы вы поняли? Попытаюсь, конечно. Когда она переехала к нам жить, ей едва исполнилось двенадцать лет. Она была падчерицей Доменики (то есть Микины, как звали ее мы, вот вам еще одно уменьшительное имя), одной из маминых сестер.
Микина вышла замуж за человека, у которого было три сына от первого брака. Он овдовел после рождения Норы. Своей матери Нора не знала: та умерла в родах. Она всем нам стала второй матерью и еще одной дочерью для нашей мамы, в общем – сводной сестрой, тетей, кузиной – всем на свете. Когда Джанни был еще маленьким и очень хулиганистым, она выполняла обязанности его адвоката, а когда он стал знаменитым стилистом, везде была с ним вместе в качестве официального сопровождающего лица для наиболее важных случаев. Он даже познакомил ее с леди Дианой! Я думаю, Нора первая догадалась о его гомосексуальных наклонностях. Это ее ни капельки не шокировало, скорее очень озаботило. Она часто говорила:
– Вот умру, кто тогда о нем позаботится?
Когда мой брат, не без пособничества любящей Норы, страстно увлекся портновским делом и стал помогать матери, я помогал отцу, не отходя от него ни на шаг. Я сопровождал его даже на кладбище, когда он шел навестить могилу Антонино, своего любимого дяди.
Годы спустя он рассказал мне об одной детали своих визитов. У входа на кладбище стояла статуя, изображавшая смерть: согласно классической мрачной иконографии, с косой в руках и с прочими атрибутами. Я ее не боялся, поднимал с земли какую-нибудь щепку или ветку и, представив себе, что это шпага, бросался на статую, словно мы оба были персонажами приключенческого фильма. Я тогда вообще ничего не боялся и жил со скоростью многих миль в час. Для меня жизнь такой и осталась: вечным бегом навстречу вечным вызовам.
Сейчас я думаю о своих корнях с покровительственной нежностью. То ли виноват возраст, то ли мысли о тех, кто ушел, о том, что удалось в этой жизни, и о том, что пошло вкривь и вкось… Но факт тот, что память о детстве, о свете сплоченности, озарявшем мой город, заставляет думать, как здорово мне повезло с такими родителями, как Франка и Нино. Наши родители были людьми очень прямыми и справедливыми, настоящими офицерами на шахматной доске, в избытке наделенными тем свойством характера, который нынче называют «стойкостью к ударам судьбы».