Антонов Дмитрий (Грасси)
Автобиография
Антонов Дмитрий (Грасси)
Автобиография
Роберту Энсону Хайнлайну - за
"Дорогу Славы" - нет другой
книги, которая так много могла
бы рассказать юным Воинам...
...Мне было больно, страшно и одиноко, и я придумал себе мир, мир Паэна. Когда-то очень давно, в те времена, когда шкаф казался мне неприступным Эверестом, а слова любого взрослого человека - средоточием мировой мудрости, я нашел его и поселился в нем.
- ...Какой у вас красивый мальчик! - часто говорили маме незнакомые люди на улице. Hаверное, я и впрямь выделялся из толпы одногодков в то время. Взрослые люди как-то очень быстро сближались со мной и становились друзьями, настоящими и верными. А сверстники меня не любили. Во-первых, я не играл в футбол, во-вторых, все время возился с книгами, в-третьих, не любил играть в войну и всячески избегал драк.
- Вон, смотри, Профессор идет... - шептались они и кидали в меня из-за угла снежком. Я не обижался. Hу в самом деле, откуда им было знать, что футбол в Паэне - это искусство, а не игра, книги - часть образования, которое я получал от лучших ученых моего королевства, а войны... Сколько я их повидал на своем веку... Вполне достаточно, чтобы возненавидеть их. Еще я любил знакомиться с продавцами магазинов. Любых - продовольственных, булочных, универмагов. Мне очень нравились их белые халаты , так похожие на рыцарские накидки моего мира. Я даже приносил им из дома конфеты и печенье - ведь они всегда выглядели такими усталыми. Соседи часто подшучивали надо мной по этому поводу.
- Эй, отнеси мяснику котлетку! Он сегодня очень бледный.
- Эй, угости кассиршу пряником. Ей на свою зарплату такого век не купить.
- Ха-ха-ха.
- Хахахаха.
Когда я слышал такое, я уходил в Паэн. Там надо мной никто не смеялся. у, почти никто. о об этом чуть позже. Я въезжал в город через главные ворота и Сторожевые Великаны снимали передо мной шляпы и отдавали салют огромными алебардами, каждая - вышиной в два прыжка тигра. Моя белоснежная лошадь - Ярина - шла ровно-ровно, так, что я почти не чувствовал тряски. Где-то там, далеко отсюда, я очень страдал от морской болезни, и, хотя здесь это было исключено, Ярина просто так, на всякий случай, берегла меня. Она была совершенно необыкновенной лошадью, моя Ярина.
Почему у всех лошадей цыганские глаза? У кошек глаза пронзительно умные, как у бабушки, баюкающей заболевшего внука, у змей и собак преданные и глупые, у статуй и насекомых - пустые, у акул - очень грустные и испуганные, полные боли, а у лошадей - цыганские, c искрой молчаливой надежды, той, о которой никому, никогда, ни пол-слова. Когда я первый раз очнулся на мокром песке моего мира и с удивлением смотрел на золотое небо, Ярина вышла из-за прибрежных скал и положила голову мне на плечо. Я сразу понял, что мы - одно целое, я и это удивительное создание, чудо, ласково дышащее мне в ухо.
Дети города издалека узнавали меня и выбегали на улицы.
- Грэсси! Грэсси! Герой вернулся! - кричали они радостно и смеялись от счастья. Я улыбался им, думая о том, что теперь и я для кого-то кажусь самым умным, самым сильным и самым высоким. Скорее по привычке, но не без затаенной радости и улыбки я поднимал правую руку и творил маленькое чудо для всех этих проказников - одаривал их леденцами, куклами, шариками. Как-то я наколдовал им по порции эскимо - первый и последний раз, слишком много ребят лежало потом в постелях с текущими носами и болью в горле. А лечить я тогда еще не умел, слишком был молод, хоть и самоуверен. е по годам.
Около дворца меня встречал сам Король. Обязательно в мантии, со скипетром и при короне. Бедный! Даже в летнюю жару он выходил мне навстречу в мантии. Почему-то он решил для себя раз и навсегда, что при встречах со мной носить ее обязательно. Остальное-то время она висела в самом дальнем шкафу, но как только улицы наполнялись восторженными криками мальчишек, а девочки, краснея, бежали домой, спеша одеть самое парадное платьице, Король, страшно волнуясь, извлекал ее на свет и, тяжело пыхтя, надевал. Он очень гордился этой мантией и я никогда не забывал напомнить ему, как замечательно он в ней выглядит. Король и впрямь неплохо в ней смотрелся, особенно вечером, когда мы втроем - я, он, и Придворный Шут сидели на веранде замка и пили горячий чай с бубликами.
- Какой сегодня закат! - мечтательно говорил Король, глядя на искрящиеся вдали горы. - Каждый новый день приносит новый и новый цвет, каждое утро горы просыпаются чуть-чуть иными, чем накануне.
Он очень любил смотреть на горы, Король. И он видел их куда более яркими и чудесными, чем кажутся они большинству из нас - он видел и любил их такими, как они есть. Каждый раз Королю удавалось удивить меня, хотя поражать воображение людей полагалось мне - волшебник все-таки. А однажды он показал мне нечто совершенно необыкновенное...
* * * * * *
- Что это ты такое рисуешь, Димочка? - Ольга Егоровна, самая молодая учительница в нашей школе наклонилась ко мне. а вид она не сильно отличалась от учениц выпускного класса - распределилась после Репинки в нашу школу и так и не смогла уйти, отработав положенные полгода. В Оленьку были влюблены полшколы мальчишек, а девочки старались одеваться как она и тщетно пытались подражать ее летящей походке. Ходила она необыкновенно - словно ее несла волшебная сила на ковре-самолете в доле дюйма над землей. Я знал только одну еще девушку, которая ходила так же, но она жила не здесь, а в Паэне. Я с трудом оторвал карандаш от бумаги и посмотрел в ее глаза - будто окунулся с головой, ворвался в солнечное утро и лучики-зайчики прилипли ко мне. Бедово у меня обстояли дела с рисованием... Если мы рисовали животных, то мне приходилось обязательно подписывать рисунки - около белки, даже если она и сидела на елке и ела шишку, я крупно писал "Белка", иначе все начинали удивляться, как плохо я нарисовал лошадь. Рисовать я любил, хотя не очень мне это удавалось. А уроки рисования, как и все мои одноклассники, обожал и с ужасом думал, что через два года они кончатся и Оленьку мы будем видеть только на переменах.