31-го мая. Слишком поздно принимаюсь за письмо: уже одиннадцать часов. Весь день резала до мозолей и шила бинты. Раненых от 26, 27 и 29 мая привозят каждый день по двести, по пятисот, а сегодня в ночь ожидают шестьсот человек!
Вечером, с моей хозяйкой, которая, спасибо, помогает мне, я отвезла бинты в главный госпиталь, где тысяча двести раненых, да и еще все привозят. Сердобольные водили нас по палатам. Описать нельзя этого ужаса! Завтра ко мне пришлют еще двадцать человек, а шесть выпишут, и тогда будет сорок шесть. Но если между ними не будет раненых и не так опасные, то я хочу ходить на перевязки в другие дома, а то не могут управиться. Ах, как тяжело смотреть на это вблизи! В шесть часов была у меня М. А. Рудзевич, и вчера приезжала добрая М. И. Княже-вич. Мне теперь и погулять некогда… да и не хочется, так и рвется сердце помогать чем-нибудь. Взяла еще пять кусков холста для бинтов. Утром и вечером, по просьбе доктора, была у другой несчастной больной. Она в тифе, вдова, и У нее семь человек детей!.. Кроме войны, здесь холера и тиф страшно истребляют!
Помилуй и спаси нас, Господи!..
1-го июня. В то время, как я писала к тебе, что желаю перевязывать раненых, их привезли ко мне двадцать ого. И сегодня я с восьми до одиннадцати часов вечера Делала с доктором перевязки. Раны всевозможные, в го-У> шею, в спину, в руки, в ноги, в живот, и одним словом: пуля — дура! так что двух ран я уже никак не могла видеть. Но, благодаря Господа, все время была тверда, только очень устала! После, по просьбе доктора, ходила с ним в другие два дома и весь день была очень занята. У одного несчастного, при ране, кровавый понос. У нас лекарство всегда приносят на другой день, и я решилась, с помощью Божией, дать ему своего лекарства, и благодарю Создателя: в продолжение трех часов ему стало лучше.
Вечером также ходила во все дома и даже это время, не только в каждую свободную минуту, шила и резала бинты как для госпиталя, так и для своих. Теперь спешу ложиться — надо ставить себе горчицу на бок и завтра принимать лекарство: у меня маленький кашель. Лечит меня доктор Плешков, который еще в Москве меня знал, и вместо того, чтобы брать с меня за визит, упросил, чтобы я взяла от него пять рублей для раздачи раненым: он через моих хозяев, которых лечит, знает, что я даю бедным, которые идут в транспорт, и тут покупаю что им нужно. Прощай! Что-то Господь даст завтра? Помоги Господи!
2-го июня. Нет сил описать подробно сегодняшний день! Утром и вечером по три часа перевязывала раны. Сама держала таз одному несчастному при операции, некоторых бинтовала. Кроме того, в продолжение всего дня раз двадцать была там, чтобы дать лекарство, чай, булки и главное — утешать их. Зато как они меня любят, голубчики! Которым приходится выходить, прощаются со мною со слезами. Все молятся за меня! А тот, которого я облегчила от поноса, не знает, как благодарить меня, а я не знаю, как благодарить Бога! Сегодня привезли ко мне еще шестнадцать раненых. Про одного сказали, что он должен умереть. Я тотчас послала за священником, и Господь сподобил приобщить его. И после этого, возвратясь домой, измученная физически и морально, я должна была переодеться и ехать на четверть часа в театр. Сегодня Миша играл в первый раз, и Зверев прислал мне ложу. Я не хотела сама ехать, предложила моим хозяевам; они с удовольствием приняли это, но с тем, чтобы я хоть на минутку заехала, а то им будет совестно перед Зверевым пользоваться даром моей ложей. Театр маленький, но чистый и всегда бьшает полон. Здесь совершающиеся ужасы не производят никакого влияния на театр. Театр рядом с Благородным собранием, а тут до трехсот раненых, и они, голубчики, с удовольствием, кто может, выходят на крыльцо и слушают музыку. Я приехала и пошла прямо за кулисы поблагодарить Зверева и сказала, чтобы он другой раз не беспокоился, когда я захочу, то пришлю. Он проводил меня в ложу. Играли «Кеттли». Это была уже вторая пиеса. Я просмотрела три явления и уехала.
Теперь, отпустив припасы для больных, окончу свое обычное чтение и лягу. Завтра надо вставать в шесть часов.
3-го июня. С семи часов до десяти была на перевязках, только почти ничего не могла делать. У меня жар и страшная слабость. Доктор сказал, чтобы я отдохнула и вечером не являлась в больницу. Ко мне ночью привезли еще семнадцать, и почти все гангренозные. От них очень дурной и заразительный запах. Бог видит, что я не боюсь этого, но, по бессилию, не могу много помогать. Входя, я всегда намачивала полотенце ждановской жидкостью и тем освежала воздух. Когда пришла домой, нашла письмо от Пети. Отвечать не имею сил, но скажи, что много, много благодарю его. Согласна почти во всем в отношении прежней моей жизни. К сожалению, в настоящей еще не стою никакой похвалы. Проси его писать ко мне, хоть для того, что письмо его произвело во мне слезы умиления. Дай Бог, чтобы он всегда так чувствовал и поступал!