С совершенным почтением
преданный Вам граф Комаровский. 19 августа
Симферополь (письмо В. М. Княжевича).
Бывают в жизни кратковременные знакомства, для ко-торых все соединяется, чтоб сделать их привлекательными, драгоценными, незабвенными. Так все устроилось, чтоб мне узнать Вас, добрая Прасковья Ивановна, во всем блеске Вашего добродушия и того очарования Вашей души, под которыми Вы думали творить малое и творили очень многое — примером и делом. Ваши друзья в Петербурге Вас любят давно и только обрадовались случаю прославить Ваше самоотвержение; для нас же Вы явились как нечто необыкновенное посреди нашего хаоса и вопиющих недостатков, Вы, покинувшая негу своей жизни и веселую рассеянность своего звания, нашлись прекрасно в своем неожиданном положении, отложили все претензии в сторону, занялись твердо, весело, простодушно своим делом и, конечно, принесли огромную пользу. Я не только свидетельствую правду стихов Федора Николаевича, но готов бы и сам прославить Вас стихами, если б умел. Меня Вы Бог знает за что благодарите, но если б всем так легко было оказывать услуги, как Вам, то, конечно, и я заслужил бы что-нибудь в этом мире. Мы Вас благодарим от всей души за то, что Вы дали нам случай узнать себя и свою любезную скромность. Читая Ваше первое письмецо, я думал, что известие о Шуберте было ложно; второе меня разуверило. Вот и это огорчение и неприятность в дороге Вы перенесли с таким смирением! Не удивляюсь, что Вас так любят самые почтенные люди. Озерец-ковский также полюбил Вас, как и мы все.
Над нами все более собираются тучи. Севастополь сгорел, вероятно, и самая бухта не останется за нами. Через это мы дадим славное гнездо врагам. Наша мирная жизнь не только разрушена, но грозит надолго подвергнуться разным истязаниям. Но Бог милостив! Покоримся!
Елизавета Ивановна, к которой иду на именинный обед, Вас очень благодарит за память о ней. Шиловский в восторге от Вашего письма. Теперь у нас в городе 12 тью. больных и раненых. Было один день 13 тыс. Сюда приехали еще тридцать шесть сердобольных и поместилась часть крестовоздвиженских, да, я думаю, и все должны будут перейти сюда.
Душевно Вам преданный
В. Княжевич. Симферополь 5-го сентября 1855.
По возвращении писано к В. М. Княжевичу.
Не могу и не умею достойно благодарить Вас, незабвенные, добрейшие, Владислав Максимович и Мария Ивановна! Вы сами знаете, что делали для меня, одинокой, на чужой стороне: Вы были ангелы-хранители души моей, и чрез это сохранилось мое бренное тело. Среди смертей и опасностей нам всего полезнее надежда на Бога и душевное спокойствие! С первой я поехала и совершила служение и возвратилась. Второе Вы мне дали, мои благодетели, и за это в душе моей на всю жизнь сохранится признательность к Вам.
Господь, видимо, хранил меня во все время пути, и я благополучно возвратилась в объятия старушки-матушки и в свой хорошенький приют, который мне кажется теперь лучше и милее и который, по распоряжению моего отсутствующего друга Н. И. Греча, на Другой день моего приезда был убран цветами!.. И мне, благодаря Бога, так хорошо, так легко, так отрадно, что я постоянно сижу дома и не могу сделать никаких визитов. Только, в первый день по приезде, была встречена братом и его женой; дома ожидал меня священник, и, отслужив благодарственный молебен, я переоделась и поехала к брату на дачу.
Все мое путешествие расположилось так, как я предполагала. Обещав быть у Авд. Пав. Глинки в День ее Ангела, 4 числа, я так и сделала; хотя приехала в 11 часов вечера, но все-таки успела поздравить не с прошедшим, а с настоящим, и так была принята ими, что если действительно я имела какие-нибудь труды и была полезна добрым солдатушкам, то этот прием вознаградил меня вполне! Вообразите: на другой день за столом наполнили бокалы и Фед. Ник. экспромтом прочел стихи, которые прошу позволения приложить.
Ты возвратилась невредимо,
Ты к нам пришла издалека;
В стране смертей тебя незримо
Хранила Вышняя рука!
У гор гремучего Салгира,
Где рати борются в крови,