Владыка разрешил, и я тотчас же внесла в сберегательную кассу 500 руб., чтобы после моей смерти деньги эти поступили в монастырь, а проценты были отданы священ-ноцерковным служителям на поминовение. Деньги положены 2 августа 1893 года, и проценты растут. Итак, моя выгнанная из савинской могилы матушка нашла покой под Покровом Царицы Небесной, и я не только не сердилась на Ст. Кондр., но после его трагической кончины 25 января 1866 года всегда молилась об успокоении души его. Матушку похоронила с подобающей честию и поставила очень хороший памятник.
Так проходила моя суетливая жизнь… По виду хорошая, но не без горя, иногда и очень тяжкого! Ф. К. был умный, добрый, честный человек, но очень самолюбив и самовластен. Бывало, если мне надо ехать в Москву или в Петербург и он даст лошадей на одну станцию, то непременно наговорит: «Вот как живут, приказали заложить экипаж и поехали…» А один раз, желая показать свое могущество, сделал очень некрасивый пассаж. В 1888 году он ездил за границу, а я, по обыкновению, молиться в Киев или в Воронеж, Задонск или в Москву. В этот год было 25-летие нашей свадьбы, и мы, постоянно переписываясь, решили так, что он возвратится немного ранее, поедет в Боково, и 26-го августа я приеду туда же. Утром со мною на пароходе пожелали ехать: С. П. Уткин и А. В. Грузинов; мне это было очень приятно. Подъезжая к деревне Свапуща, где останавливался пароход, мы не видим лошадей на берегу; они удивились, а я поняла намерение моего эгоиста: «Если любит, то приедет и на перекладной тележке». А я подумала: «Люблю-то люблю, но не позволю трактовать себя как девчонку». На вопрос моих спутников, что я буду делать, я попросила их ехать на <нрзб. > лошадях, а сама сказала им, что отправлюсь к кн. Е. Е. Шаховской и, если она даст мне лошадей, тогда приеду; если же нет, то пробуду у нее до вечера и по приезде моих спутников возвращусь с ними в Осташков. Княгиня была очень рада моему приезду, который был перед самым завтраком. Я прекрасно покушала скоромного (а был день постный), выпили шампанского, по случаю моей серебряной свадьбы, и поехала в ее прекрасной коляске. Меня у подъезда встретил видимо сконфуженный супруг… поцеловал мою руку, а я, целуя его в голову, сказала ему: «Бог меня любит, Федор Кондратьевич!» Больше никаких объяснений не было, и жизнь потекла тем же порядком.