Приехав 17-го мая в 10 часов утра в Симферополь, я нашла в так называемой лучшей гостинице единственную и самую худшую комнату за два рубля серебром в сутки. Впоследствии и за это благодарила Бога, потому что другие приезжие ночевали в экипажах на улице, а несчастные жители Керчи пришли пешком за двести верст, в одном платье, без обуви и без куска хлеба. В этом числе есть люди богатые, которые в один день лишились всего! Многие потеряли даже детей и старцев. Это надо видеть, чтобы поверить страшному бедствию, постигшему всех. Здесь город набит битком, и все ужасно дорого. Переодевшись, пошла я к В. М. Княжевичу (на счастье, это рядом). Он принял меня как отец, со слезами признательности, сказал, что готов все для меня сделать, хотя и ожидает некоторых препятствий. Дело в том, что здесь все очень недовольны начальницей сердобольных г-жою Распоповой, и Владислав Максимович никак не хочет отдать меня к ней под команду и потому поступил так: поехал со мною к г-же Рудзевич; это почтенная и прекрасная девушка. Она оказывает много благодеяний страждущим, и ее все уважают. Они решили, чтобы выхлопотать мне совершенно особенное отделение, где бы распоряжалась и за всем относилась к Влад. Макс. Так и началось: она поехала к Распоповой, чтобы выпросить у нее отдельный дом, а меня Влад. Макс, повез на дачу к своей жене, добрейшей женщине, которая по рекомендациям Николая Ивановича Греча и Александра Ивановича Казначеева приняла меня как родную. Что ни говори, Мишель, а без них я потерялась бы в этой тесноте, жаре и духоте. До вечера я подышала у них дивным воздухом, полюбовалась горою Чатырдаг и на их лошадях привезена была в город. На другой день, по просьбе Влад. Макс, ко мне пришел его чиновник и, предложив мне комнату в своем Доме, просил посмотреть ее. Я с ним отправилась; нашла, особенно после отвратительной гостиницы, что помещение весьма удобно и спокойно, и условилась с ними. (Не желая их стеснять, я выбрала прихожую в одно окно на галерею, прося об одном, чтобы все время, которое я проживу, они ходили через кухню, и кое-как там поместилась. Не писала об этом, чтобы не испугать и не огорчить матушку и родных.) Хозяин женат; у него старушка мать и трое детей, жена премилая женщина, и мне очень хорошо. а все, за все благодарю милосердного Бога! Даже и то, Что мне попался на дороге Миша Шуберт — и в этом вижу милость Божию: он заботился обо мне во всю дорогу и теперь, что бы ни случилось, все при мне есть родной человек. Я просила и его поместить. Обедаем мы вместе с хозяевами, а спит Миша без церемоний в тарантасе. Итак, к ним я переселилась 18-го вечером. На другой день, в 8 часов, съездила в баню и ожидала распоряжений Влад. Мак. и Марии Александровны Рудзевич. Во 2-м часу приехала добрая Мария Ивановна Княжевич с дачи посмотреть, как я поместилась и хорошо ли мне. Видя, что я довольна, она, голубушка, успокоилась. В 5 часов, по ее совету, я поехала к г-же Рудзевич. Она сказала, что наши дела идут хорошо, и просила меня ради вежливости сделать визит г-же Распоповой, что я немедля исполнила. Поехала к ней на дачу, рекомендовалась и принята была прекрасно. От нее отправилась, может быть в последний раз, на дачу к Княжевичам. Они были очень обрадованы, узнали ход моих дел и благословили меня к начинанию. У них во время чая, часу в 8-м, я получила милое письмо моего лучшего друга Мишеля. Впрочем, я была уверена, что от него получу прежде всех, потому что его первого видела во сне. Меня просили, не церемонясь, прочесть письмо и потом пожелали узнать, от кого оно. Я сказала, но после подумала: они знают моих друзей Николая Ивановича Греча и Алекс. Ив. Казначеева, так чтобы не промелькнула тень сомнения на душе их, я выбрала свободную минуту, когда была одна с Марией Ивановной в гостиной, и виновато, в оправдание свое, прочла ей письмо. Она, выслушав его со вниманием и слезами, просила позволения оставить и прочитать Владиславу Максимовичу (в настоящую минуту были гости).