Звонки начинались еще весной:
— Можно нам приехать в Позитано на две недели во второй половине июля?
— Конечно.
— А кто у тебя будет?
— Отличная компания, не волнуйся, в этом году приедет Лиз Тейлор…
— Говорят, у нее паршивый характер, и она неприятная.
— Ничего подобного. Она очень славная, немного сумасшедшая и очень хороший человек. Познакомишься — сразу увидишь.
Все, что я в жизни заработал своим трудом, я вложил в эту сказку, я украшал и улучшал ее каждый год.
Тот русский безумец, Михаил Семенов, который обнаружил Позитано, был богачом и наследником огромного состояния до революции, он скупил почти все побережье со всеми виллами и поселился там после падения царского режима. Так он и жил там до самой смерти в 1960 году, чудный старик, я был с ним знаком. Один список его безумств мог составить целую книгу. Достаточно сказать, что поездами и собственными пароходами он привозил летом в Позитано из Петербурга цвет Императорского балета, все легендарные имена — Карсавина, Павлова, Нижинский и многие другие, их «Елисейские Поля» были на море. Память о них живет во всем и везде, начиная с того самого зала, специально устроенного Семеновым так, чтобы они могли репетировать и танцевать, с до сих пор сохранившимся великолепным деревянным полом из Сорренто.
Почти век спустя Михаил Барышников приехал ко мне в Позитано поговорить о фильме про Нижинского, которого ему страстно хотелось сыграть, хотя я уже объяснял ему, что этот проект будет слишком сложно воплотить. Несколькими годами раньше мы думали над ним с Рудольфом Нуреевым, который и должен был играть главную роль, но так все и кончилось ничем. Михаил прилетел из Лос-Анджелеса ужасно уставший, даже не смог поужинать. Он сразу пошел спать, а наутро мы собирались поговорить.
Я попросил приготовить ему большую комнату, которую Семенов превратил в репетиционный зал, чтобы в нем могли тренироваться русские танцовщики. Именно с широкого подоконника этого зала Нижинский осуществил свой знаменитый жете для балета «Призрак Розы» — легендарный прыжок в распахнутое окно. Но рассказать это Барышникову прежде, чем он пойдет спать, я не успел.
На следующее утро мне сказали, что видели Михаила в саду в рассветные часы. Когда он появился, я заметил, что у него бледный и утомленный вид, и спросил, как ему спалось.
— Я не спал ни минуты, — сказал он в ответ. — Вообще глаз сомкнуть не мог.
Потом он отвел меня в сторону и спросил с безумным видом:
— Слушай, а ты уверен, что в этом доме не водятся привидения? — И объяснил, что, ложась, оставил открытым окно, чтобы видеть лунный свет и слышать шум моря. Но когда стал засыпать, почувствовал чье-то присутствие, какая-то прозрачная тень почудилась ему в оконном проеме. Ему показалось, что кто-то сидел на подоконнике, а потом слетел к нему в прыжке и обнял.
Такое происходило на «Трех Виллах» впервые, кто бы ни был гостем, жившим в той комнате. Мне стало очень интересно, и я начал вспоминать, кто же там ночевал до него — масса друзей, звезд мужского и женского пола, но танцовщик ни разу… Я попросил Барышникова рассказать поподробнее и в конце понял, что это не выдумки. Ведь он ничего не знал о подоконнике Нижинского и о том, что «Призрак Розы» был создан именно там. Что же я мог подумать? Я вспомнил о слухах, которые ходили среди моей прислуги и жителей Позитано, — рано или поздно всем попадались призраки. Жена Али чуть в обморок не упала со страха, встретив на террасе призрак Доналда, в халате и с книгой в руке, прямо перед дверью в его бывшую комнату. Все сказали, что это выдумки, что это от сильной жары, но вскоре все на том же месте призрак увидели и Али, и садовник. Милый Доналд, он и сам бы в это не поверил…
Доналд провел последние годы жизни в Калифорнии вместе с вдовой брата, Полли, тоже очень пожилой и больной. Я знал, что материально они живут неблестяще и не могут себе позволить постоянную сиделку. Я умолял его вместе с Полли приехать в Позитано и все организовал для переезда, но он вечно находил предлог отказаться.
— Я не полечу самолетом с посадкой в Нью-Йорке, — заявил он. — Я поклялся, что никогда больше не увижу этот мерзкий город.
— Тебе незачем его видеть, — уговаривал я его. — Тебе надо только пересесть с самолета на самолет.
— Ни за что. Вонь Нью-Йорка будет ощущаться и в самолете.