Вспоминаю, что много лет назад, еще работая в «Ла Скала», я пользовался каждым удобным случаем побывать на репетициях оркестра, которым управлял Виктор Де Сабата, особенно на репетициях «Тоски». У меня накрепко засели в голове и в душе слова маэстро:
«В „Тоске“ вы все — главные действующие лица настоящего чуда, от самого малого и незаметного инструмента до голоса ведущих солистов. Вы все одинаково необходимы для того, чтобы могла воцариться полная гармония».
Вот я и решил отметить столетие оперы в духе слов маэстро Де Сабата.
Это был удивительно трогательный вечер. От пения Паваротти зал наполнился чарами, которые может создать только его голос.
Позже он стал расспрашивать меня о здоровье и отругал за то, что я не последовал его совету и не обратился к его докторам в Нью-Йорке, отказавшись от своих лос-анджелесских. Помню, что он предпринял последнюю попытку уговорить Пиппо как раз в тот момент, когда меня везли в операционную.
Какой ангел вдохновил его? Уже было чересчур поздно, но его настойчивость, постоянные уговоры заставили меня подумать о том, что я человек, который все время с упорством маньяка вопрошает судьбу. Как он мог так явно почувствовать угрожавшую мне опасность? Что нас так сильно связывало?
Много лет назад, когда мы оба работали в «Метрополитенопера», произошел такой случай. Его отец был очень болен, Лучано сильно переживал и нервничал. Узнав, что он лежит в «полуитальянской» клинике в Нью-Джерси с плохой раковой опухолью, я вспомнил, что хорошо знаком с профессором Каганом, лучшим онкологом, который работал в «Нью-Йорк Хоспитал». Он был большим любителем оперы и страстным поклонником Паваротти. Лучано не стал поступать, как я теперь, и внял доброму совету. Он уговорил отца, хотя тот чувствовал себя как дома среди итало-американцев в своей больнице в Джерси, и перевез его в Нью-Йорк, где Каган спас ему жизнь.
Так что у нас с Лучано был такой взаимный долг, и он правильно делал, что продолжал настаивать, чтобы я его послушался, учитывая, какие беды на меня уже свалились. Но ведь в жизни важно только то, что происходит, а Лучано так и не удалось убедить меня прожить «его» историю.
Я полетел в Лос-Анджелес на встречу с доктором Брейкером и иммунологом Полсанским, в чьих руках была моя история болезни и мое будущее. Пиппо сразу понял, что они абсолютно спокойны, в отличие от последней встречи несколько месяцев назад. Было начало февраля, прошел год с той злосчастной операции в «Сидар Синай». Мои «доктора», вероятно, успокоились: двенадцать месяцев, в течение которых можно подать на них в суд по американскому законодательству, только что закончились. Они уже не рисковали миллиардными штрафами и международным скандалом, который угрожал им, если бы стало известно, что в этой мерзкой больнице Франко Дзеффирелли умер от прямых последствий лечения мафиозной банды так называемых врачей, виновных в самом настоящем человекоубийстве.
Я встретился с ними в последний раз. Они радостно улыбались, и совсем не потому, что вне опасности был я, а потому что опасность не угрожала больше им. Человек, который стал для меня воплощением подлости и предательства, чьей жертвой я стал, — доктор Коблин, точнее, доктор Роберт Коблин, мой лечащий врач, которому я долгие годы доверял свое здоровье. Если бы был суд, в который можно было обратиться, я бы не усомнился ни на минуту, ведь он знал, что мои дни сочтены и что медицина могла и должна была сделать попытку меня спасти. Но для него и его банды это означало признаться в сделанных ошибках, и он не отважился на этот шаг. Подлец!
Мне прописали слабые антибиотики, абсолютно не подходящие и неэффективные при такой тяжелой инфекции, чтобы поддержать во мне иллюзию выздоровления. И я, не подозревая о своей судьбе, уехал из больницы ободренный и полный надежд.