Сегодня, как это ни печально, творческое начало стало весьма редким явлением. Маленький скромный огонек нет-нет да и вспыхнет то там, то сям, но нигде не оставляет следа. Кому сегодня писать «По ком звонит колокол», «Дьявол во плоти» или «Равнодушные»? Где сегодняшние Сартры, Кальвино, Палаццески и многие другие? Литература вертится вокруг собственной оси, выдает книги, годные разве что на корм кинематографу. А где великие мюзиклы «Моя прекрасная леди», «Вестсайдская история», «Кабаре», «Эвита»? А куда подевались театральные пьесы? По иронии судьбы английская сцена первой была поглощена политкорректностью после Джорджа Бернарда Шоу, когда в американском театре еще гремели Теннесси Уильямс, Миллер, Олби. Живопись вообще оказалась «потерянным раем»; у нас теперь художники вроде Каттелана с его нестерпимым абсурдом: Папа Римский, на которого падает метеорит, повешенные на деревьях дети, слон в белом саване. Да еще за миллионы долларов! В архитектуре пока удается создавать потрясающие шедевры, но это уже не искусство, а чудеса техники.
Давно было решено, что мой фильм «Каллас навсегда» будет показан первый раз в Париже на двадцать пятую годовщину со дня смерти Марии, в сентябре 2002 года. К сожалению, в тот момент большая часть французской культуры и массмедиа была откровенно настроена против всего итальянского, потому что у нас в стране к власти пришел Берлускони. Это выглядело глупо и некрасиво и явно было продиктовано деятелями культуры коммунистического толка, которые быстро нашли последователей среди левых французских болтунов. Они не пощадили даже великолепную, несравненную Фанни, не простили, что она «переметнулась к врагу».
Отголоски такого отношения французской критики донеслись и до Италии, но большого эффекта не имели — там фильм понравился, как понравился в Японии, где собрал рекордные суммы, и в России, где стал культовым. А в Греции успех был таков, что министр культуры Евангелос Венизелос наградил меня почетным гражданством.
Зато в Америке к фильму изначально отнеслись отрицательно. Американским зрителям Каллас была знакома как американка греческого происхождения, и они с трудом приняли актрису-француженку. Более того, картина была сразу воспринята как фильм-опера.
«Каллас навсегда» была показана в Нью-Йорке на День Колумба. Премьера в «Зигфельд Театре» стала классическим парадным вечером: красные дорожки, шампанское и папарацци, а потом прием в мою честь, данный Лоуренсом Ориана, очаровательным человеком, председателем Фонда «Коламбус Ситизен».
Билет на это вечер стоил в среднем тысячу долларов. Сбор составил полмиллиона, которые пошли на организацию Фонда Дзеффирелли. Это стало для меня чудным сюрпризом, я и знать не знал, что ежегодно от моего имени назначаются две именные стипендии для обмена между итальянскими и американскими студентами. Фонд помощи молодым талантам в области изобразительного искусства должен был разместиться, разумеется, во Флоренции. Не могу не сказать, что это доброе дело, которое будет ежегодно пополняться новыми молодыми именами, очень тронуло меня.
На другой день был собственно праздник. Он начался торжественной обедней в соборе Св. Патрика, которую служил епископ Иген. Я успел после службы обменяться с ним парой слов, достаточных, чтобы понять, что он тонкий человек и остроумный и приятный собеседник. Очень надеюсь встретиться с ним еще.
Главная часть торжеств — это традиционный парад по Пятой авеню. Я открывал его как «Великий маршал», с роскошной бело-золотой перевязью, на прекрасной старинной итальянской машине, под дождем из конфетти и серпантина и под аплодисменты толпы, которая выстроилась вдоль улицы, где в минувшие времена проходили все великие люди Америки.
Один паренек, по-моему, мексиканец, подошел ко мне и возбужденно спросил с горящими глазами:
— А я вас знаю, видел вас по телевизору. Вы ведь с Луны прилетели?
— Боюсь, что нет, — весело ответил я. — Я всего лишь из театра «Метрополитен-опера». Но уверяю тебя, что там куда интереснее, чем на Луне. Я тебя туда свожу.
После парада — нью-йоркская биржа, где я, как положено, объявил об окончании рабочего дня ударом молоточка. В тот день, как ни странно, индекс Доу Джонса поднялся очень высоко после продолжительного спада. Может, и это положительные волны?
Но день еще был далек от завершения. По счастливому совпадению, в тот вечер в «Метрополитен» давали «Турандот» в моей постановке, которую я не видел ни разу после премьеры 1987 года. Это было очень приятно — как будто увидеть любимое дитя, сделавшее блестящую карьеру. Я сидел в директорской ложе и с душевным трепетом вспоминал переживания и радости той далекой премьеры. В антракте меня узнали зрители и приветствовали аплодисментами.