Когда я вернулся в Рим, ко мне неожиданно приехал Клаудио Ораци, директор Арены, с просьбой подготовить на открытие сезона в театре «Мадам Баттерфляй». Режиссер, которому это было поручено, заболел, и всего за четыре месяца до начала сезона они остались вообще без нремьерного спектакля! «Баттерфляй» — опера, которую мне предлагали ставить даже чаще, чем все остальные, но я, сам не знаю почему, всегда отказывался. Моя дружба с Сибил Харрингтон прервалась именно из-за «Баттерфляй». Для нее это была самая прекрасная из всех написанных когда-либо опер, и она мечтала увидеть ее в «Метрополитен». Мне всегда удавалось уклониться, сначала с «Богемой», затем с «Тоской», потом с «Турандот» и, наконец, с «Дон Жуаном». Но в 1993 году Сибил снова стала настаивать, и мне пришлось откровенно признаться, что эту оперу я никогда не буду ставить.
Откуда такое упорство? Прежде всего, это не типичная для постановки опера. Режиссеру остается разве что украсить цветком единственный в своем роде алтарь, воздвигнутый в честь солистки, ибо ее партия превосходит все, что когда-либо существовало в опере. И потом, всякий раз, когда я думал о ней, то вспоминал о Марии и ее полном неприятии роли Баттерфляй. Ей предложили эту роль в Далласе, после триумфа «Травиаты».
— Лучше умереть! — вот таким был ее окончательный приговор. Она сделала студийную запись с Караяном, великолепную, но даже слышать не хотела о том, чтобы петь на сцене.
Она считала, что в «Баттерфляй» очень много (не везде) прекрасной музыки, но сам персонаж просто смешон. Думаю, что могу привести на память ее слова в Далласе:
— Эта Чио-Чио-сан — не очень молодая и полноватая дамочка из итальянской провинции, которая прогуливается по столичной набережной в кимоно, привезенном приятелем из Японии. Помахивая раскрашенным бумажным зонтиком, тоже из Японии, она представляет себя пятнадцатилетней японочкой, именно пятнадцатилетней! Да еще хочет казаться моложе, этакой хрупкой маленькой девочкой, а бравый Шарплесс, пытаясь отгадать ее возраст, говорит, что ей десять! Вы шутите?
И Мария смеялась.
И вот теперь, после того как я всю жизнь бегал от постановки «Баттерфляй», ко мне является мой друг Ораци и на коленях умоляет спасти открытие сезона в Арене. Так что я в «нежном» возрасте был вынужден впервые ставить оперу, которая никогда мне не нравилась.
Мне, наверно, понадобится трепанация черепа, чтобы очистить голову от массы старых суждений и предрассудков. Еще одна проблема: пространство Арены так велико, что просто невозможно сосредоточить внимание зрителей на несчастной певице, которая целых три часа находится в центре сценического действия. При этом музыка хороша, но повторов слишком много, а сюжет душераздирающий.
Джулио Рикорди[120] тоже так считал, недаром, прочитав первый раз партитуру, не удержался от возгласа: «Ну и тощища!»
Мне продолжали настойчиво звонить из Вероны. Звонил даже маэстро Даниэль Орен, с которым я успешно работал в трех предыдущих спектаклях. Да, было от чего сойти с ума. К тому же очень серьезной проблемой, даже если бы я согласился, были сроки. Нельзя же засучить рукава и с криком «давай-давай» броситься в работу, если у меня даже отдаленной идеи о том, как ставить, не было. В конце концов я попросил у Ораци две недели, для того чтобы покопаться в самом себе и вытащить что-нибудь подходящее.
И тут выяснилось, что двое моих ближайших сотрудников свободны и готовы мне помочь. Настоящее чудо!
Пора уже посвятить моим друзьям и спутникам в стольких рискованных предприятиях строки, которые они, несомненно, заслужили: это Марко Гандини — постановщик и Карло Чентолавинья — художник-оформитель. Я много раз говорил о том, каков, исходя из моего опыта, путь человека, избравшего нашу профессию, как он интересен и привлекателен, но и как тернист.
Мне повезло, на моем пути было много прекрасных специалистов в любой области, с которыми я мог бы сотрудничать, если бы захотел, но выбрал я только двоих — Марко и Карло. Им было понятно то, что когда-то сразу понял я, наблюдая Висконти в творческом процессе: задача помощника — встать рядом с режиссером (или художником-постановщиком), увидеть, как он работает, уяснить, чего ищет, чего добивается, и помочь ему в этом. Это совсем непросто, это нелегкое дело. Зато после многих лет совместной работы, трудной, но прекрасной, они стали высочайшими профессионалами: Марко — режиссером, Карло — художником-постановщиком. Например, практически все четыре мои спектакля, продолжающие идти в Арене ди Верона, — в их руках и благодаря этому полностью соответствуют оригинальной постановке.
120
Известный музыкальный издатель и либреттист, основатель крупнейшего в Италии музыкального издательского дома «Рикорди».